Александр Ржешевский - Вторжение. Судьба генерала Павлова

Надежда не ответила, спала. Но среди ночи, как это повелось после ареста, проснулась от внезапного толчка и, оглушенная шумом собственного сердца, лежала без сна, переживая бесконечные жуткие минуты судорожного прощания с отцом, когда ее оттаскивали, а он кричал: «Наденька, не надо! Аня, возьми!..» Наверное, Чалин заметил бы у нее седые волосы, как она узрела недавно. О бывшем муже она думала в последнее время спокойнее. Понимала, что ей следовало крепче его защищать. Отец сразу не принял Бориса. Может быть, крах их супружества был неизбежен. Но Борис ускорил его своим упрямством, а потом и сторонними приключениями. Она еще умела терпеть и потом удивлялась, какая тонкая вязь событий привела от девической влюбленности и страсти к опрометчивому замужеству, а затем к полному отчуждению. Теперь на месте недавних сражений гулял ветерок. Хоть от прежней любви остались одни головешки, но где-то под пеплом один уголек тлел. От этого иногда становилось горше, иногда радостней.

Под окном залаяла собака. Людмила Павловна поднялась, видно, не спала тоже. Приблизилась к окну и долго всматривалась в замерзшее стекло. Потом подошла к племяннице, поправила одеяло. Надежда не шелохнулась, и Людмила Павловна долго глядела на спокойное лицо в обрамлении светлых волос. Ей подумалось, что племянница вышла ни на кого не похожей — ни в мать ни в отца, а в проезжего молодца. А так как в жизни Аннушки заезжие молодцы исключались, значит, кто-то из предков наделил племянницу черными бровями, прелестным овалом лица. Мысли эти промелькнули у Людмилы Павловны в одно мгновенье, когда она различила вздох спящей Надежды. Подумала тут же, как повезло Аннушке с дочерью. А также с мужем и вообще с жизнью, в отличие от нее, Люси, младшей сестры. У них было всего два года разницы. Причем Люся быстро догнала старшую сестру по росту, у них скоро наряды стали общие, и на гуляния они часто уходили вместе. И вот, поди ж ты, какие разные судьбы. Аннушка за высоким начальником, живет среди хрусталя и дорогих мехов. Хоть и прикидывается бессребреницей. А Люся одинока. И никакого просвета впереди. Живет в чужом доме, за который платит райздрав. Самой строиться никакой охоты нет, потому что мечта о близких переменах все еще живет в душе. Но и то сказать, что Аннушку ей никогда не превзойти. Это Людмила давно уразумела. А в молодости ее находили интереснее и ярче. Она с большим правом могла рассчитывать на счастливую долю.

Разница в судьбах у них началась, когда близ Тимонихи на все лето остановился кавалерийский полк. И потянуло туда девок со всей округи. У них это называлось «выходить на охоту». Прикидывались недотрогами, как положено, а сами знали, чего ждут. И бравые кавалеристы, не сведущие в любви так, как в стрельбах и конной выездке, попадали прямехонько в расставленные сети, встречая хрупких девушек, как бы случайно оказавшихся у гарнизонных ворот.

Анютке сразу повезло. Она кого встретила, за того и вышла замуж. По правде говоря, ей, серенькой мышке, не на что было особо-то и рассчитывать. И Мишуня ее в то время звезд с неба не хватал. А уж Люся разошлась. На нее, яркую, шуструю, на словечко острую, спрос был пошире. И она долго разбиралась, отставляя кандидатов одного за другим. Был один угрюмый казачина, проходу ей не давал. Она и от него вывернулась. Все оглядывалась вокруг: авось больше повезет.

Ничего не скажешь, погуляла в девках. И замуж потом два раза прошлась. Но как-то неудачно. И в глухомани этой оказалась волею судьбы. Был теперь в ее жизни старенький фельдшер, к которому она зарекалась ходить. Но в месяц несколько раз непременно наведывалась.

Память часто возвращала ее к тому кавалерийскому гарнизону. Людмила Павловна думала про упущенные возможности, про того угрюмого казачину с крутой лысеющей головой. Поговаривали, он далеко пошел, повыше чинами взял, чем Анюткин муж. Ну да что же теперь?.. Смолоду ума не наживешь, к старости он не появится. Но до старости-то эва!.. еще далеко. Поплачешь, повоешь и с утрева хоть опять под венец…

Тяжело вздохнув, Людмила Павловна отошла от кровати племянницы.

Утром, вспоминая рассказ Надежды, опять стала сомневаться. Получалось странно. Пусть Мишуня Аннушкин и достиг великих чинов, а характер у него не переменился. Сколько помнилось, всегда над дочкой трясся, каждый вздох считал. Чтобы куда-нибудь от дома услать, даже в гости на день?.. Не было этого. А тут, пожалуйста, — без объяснения и без срока… Это настораживало.