Зигрид Грёссинг - Максимилиан I

Общее нечистое дело обещало стать выгодным: в мае французы уничтожили собранное Венецией разношерстное войско и представили счет дожам. Республика, правда не уничтоженная до основания, пережила сокрушительное поражение. То, чего Максимилиан в силу скептического отношения к французскому королю едва ли мог ожидать, внезапно свершилось: французы добровольно передали ему Верону и Падую. Но и сами не ушли с пустыми руками, так как Максимилиан повел себя великодушно: передал наконец Милан в лен Людовику XII, на что французский король с некоторых пор не смел и надеяться.

Но положение в Северной Италии еще долго оставалось нестабильным. Венеции удалось почти мгновенно выставить новое войско. Колесо войны раскручивалось все сильнее и сильнее, театр военных действий неслыханно расширялся, пока в итальянских городах и городах-государствах не настало время, когда никто уже не понимал, где друг, а где враг. Страдания и муки, голод и нужда еще долго мучили осажденные регионы. Папа внес свой вклад в политическую путаницу: постепенно стал отходить от Лиги, аннулировал отлучение Венеции от церкви, милостиво приняв республику обратно в лоно церкви. Он представлял собой прототип вероломного властного политика, утром торжественно подписывающего договор, объявляемый недействительным при звуке вечернего колокола.

В Северной Италии все шло кувырком, а Максимилиан не мог вмешаться в бои: безденежье опять принуждало его быть сдержанным. Кроме того, важные внутриполитические задачи в государстве не могли без него обойтись. Информаторы императора, прежде всего Маттеус Ланг, держали его в курсе событий. Как уже упоминалось, Максимилиан не соглашался с Лангом, уже ставшим епископом Гурка, в отношении Франции. Ланг издавна являлся сторонником продолжительного мира с Францией. Но в этот раз в порядке исключения ему удалось уговорить Максимилиана принять предложение французского короля объединить усилия для смещения двуличного папы. Идея не могла не понравиться Максимилиану.

Но Людовику XII, вероятно, не удалось сохранить в тайне своих планов, и вскоре уже половина Европы узнала о них. Само собой разумеется, кощунственные слухи дошли и до ушей Юлиана II. Он ужасно отмстил: в момент поменял политический фронт и переметнулся к «наихристианнейшему королю Франции», не упустив возможности сделать перед этим заманчивое предложение Максимилиану, дабы привлечь его на свою сторону. Юлиан II, несмотря на преклонный возраст, оставался все тем же сорвиголовой. Для него не существовало компромиссов; он был известен тем, что лично командовал войсками и не допускал даже малейшего неповиновения. О Юлиане II, например, рассказывали, как он, шестидесятисемилетний, одетый в железный панцирь, в середине зимы, в леденящем холоде и в снегу по колено, одним из первых забрался по крутой лестнице на крепость Мирандола во время штурма. Стоя на городской стене, он громким голосом провозгласил: крепость взята, и каждый, кто посмеет ему сопротивляться, будет обречен на том свете на вечные адские муки.

Юлиан II постоянно преследовал только одну цель: расширение территории церковного королевства во что бы то ни стало. Любое средство, любое вероломство годились. Жуткие рассказы очевидцев о властолюбивом папе распространялись повсюду и достигли противоположной стороны Альп. Разве такие задачи должен преследовать папа, представитель Бога на земле? Максимилиан был абсолютно уверен: папство и церковные дела не могут больше вестись подобным образом. Когда наконец несколько кардиналов выступили с инициативой и созвали в Пизе антипапский совет, к ним с радостью присоединились и король Франции, и император.

Но скоро дело, поначалу казавшееся хорошо задуманным, обернулось провалом. Ибо для сопротивления Юлиану II, а уж тем более для его смещения требовалось нечто гораздо более серьезное, чем буря в стакане воды. Юлиан уже решил проблему совсем по-другому, зная, какими ходами можно обыграть Людовика XII и Максимилиана. Он опять провокационно сменил союзников и вступил в союз с Испанией и Венецией — шаги, в конечном счете направленные против императора и Франции.

Возмущение предательством папы не имело границ. Максимилиан назвал Юлиана II «хищным волком, поправшим все божественное и человеческое». И продолжил: «Без всякого страха Божия этот тиран поверг христианство в беспорядок, взалкал христианской крови и без разбору поднимает оба меча против всех; у него нет ни честного слова, ни верности, ни религии. Нужно собрать общий совет и выбрать достойного преемника».