Зигрид Грёссинг - Максимилиан I

Единственному законному сыну, Филиппу, он однажды подарил в Мехельне великолепный аграф, в центре которого сверкал четырехугольный бриллиант, окруженный большим количеством рубинов. Стоимость украшения превышала 16 000 дукатов. Филипп, обрадованный великодушным подарком отца, приказал приделать его к своему повседневному головному убору. По отношению к невестке Максимилиан тоже вел себя как кавалер и светский человек. Получив известие о рождении первого ребенка, он дал поручение Фуггеру украсить стены комнаты роженицы самыми дорогими тканями, какие только можно было найти.

При этом он находился уже по уши в долгах у Фуггеров. Отношения Максимилиана и банковского дома заметно охладились, так как Якоб Фуггер давно знал: для Габсбургов будет невозможно вернуть взятые взаймы деньги. Они, как и прежде, вели себя с королем очень вежливо, но в высшей степени сдержанно, когда тот лично являлся с просьбой о финансировании своих великих планов. Руководствуясь безошибочным инстинктом, Фуггеры взяли в качестве залога серебряные шахты в Тироле и оглядывались вокруг в поисках других доходных мест — у них было чутье на новые источники доходов. При этом они дальновидно разрабатывали новые рынки на востоке: в Венгрии обнаружились месторождения меди, а этот металл магически притягивал Фуггера. Но для доступа к сокровищам требовалась большая поддержка со стороны короля. Максимилиан, зависимый от фуггеровских гульденов, порасспросил людей, знающих толк в заемах и хозяйственных договорах, обо всех возможностях, которыми он может располагать, а затем неожиданно для Аусбургского торгового дома подписал с несколькими банкирами договор по меди, поначалу сведя на нет все надежды Фуггера на монополию.

Результата, ожидаемого Максимилианом от этих договоров, не последовало. Он намеревался освободиться наконец из-под власти Фуггера и стать независимым. Но поскольку его любимый Тироль гигантскими шагами двигался навстречу государственному банкротству, Максимилиану пришлось заложить некоторые города и в конце концов признать себя побежденным и помириться с Якобом Фуггером. Якоб пожелал отпраздновать примирение и устроил в честь короля праздник, своим блеском затмивший все бывшие до него. Фуггер встретил Максимилиана перед городской стеной в великолепном саду, и вместе они поскакали в направлении Аусбурга. У городской стены навстречу им вышло своеобразное шествие: «девушки для увеселений», уже долгое время враждовавшие с отцами города, воспользовались возможностью и обратились к королю с просьбой взять их под свою защиту и позволить наконец войти в город. Женщины окружили Максимилиана и под громкие крики и шутки определенного смысла приготовились взять короля в плен. Это соответствовало вкусу короля! Смеясь, он обещал помочь дамам, если они выстроятся гуськом, причем первая будет держаться за хвост его белой лошади, другая за первую и так далее. В таком виде процессия вошла в Аусбург, к большой досаде отцов города, отчаявшихся найти управу на «веселых дам».

Жители города на Лехе устроили для любимого короля поистине необыкновенный праздник. Аусбургцы предложили все возможное для развлечения Максимилиана, они хорошо помнили о многих добрых делах, совершенных им для города. Например, он приказал проложить водопровод, когда увидел, каких усилий стоит женщинам носить воду из колодца.

И на этот раз, как всегда бывало на праздниках в честь короля, подготовили большой турнир, на котором Максимилиан, невзирая на появившиеся у него седые волосы, сражался, как юноша, до полного изнеможения и одержал победу. Он находился, как и прежде, в прекрасной физической форме, дни напролет упражняясь в боевом искусстве, в основном по вечерам перед едой, с преданным другом Вольфгангом Польхаймом, находившимся рядом с ним на протяжении всей жизни. Язык не поворачивался назвать короля пожилым человеком, каковым он, собственно, уже являлся по представлениям современников. Его тело было стройным и натренированным, лишь на лице выступило несколько морщин, следы многочисленных разочарований. Но в душе Максимилиан оставался молодым: он еще мог смеяться во все горло над доброй шуткой и веселился, если кому-нибудь из его людей удавалось подшутить над ним. Внимательно выслушивая насмешников и дураков, он таким образом узнавал «многие интимные вещи, которые пытались скрыть от него». В отличие от короля Франции, окружившего себя почти исключительно дворянами, немецкий король смеялся и шутил со своими подданными, то тут, то там выпивая с ними стаканчик вкусного вина, и кружился в танце с той или иной молоденькой горожанкой.