Сергей Кузьмин - Сроку давности не подлежит

Геринг полагал, что отправленные на восток во имя «великой Германии» непобедимые рыцари не будут обеспечены рейхом ни обмундированием, ни продовольствием, ни сапогами, ни котелком с кашей, а все это им придется мародерским способом добывать самим в промежутках между боями, превращаясь в узаконенных государственной директивой грабителей.

При этом в папке четко указывалось: «Совершенно неуместно мнение о том, что оккупированные области должны быть возможно скорее приведены в порядок, а экономика их восстановлена» (Нюрнбергский процесс. В 3-х т., т. 1, с. 155.). А в другом директивном нацистском документе, принятом в мае 1941 года, отмечалось, что в России, «несомненно, погибнут от голода десятки миллионов человек, если мы вывезем из страны необходимое нам». И еще одна цель ставилась в экономической программе гитлеризма, предназначенной для захваченных советских территорий. О ней говорилось так: «Большевистские хозяйственные формы противоречат национал-социалистским принципам, гласящим, что высшее достижение народного хозяйства создается только при широкой личной ответственности хозяйничающих людей и на почве частной собственности…» ( Загорулько М. М., Юденков А. Ф. Крах плана «Ольденбург». О срыве экономических планов фашистской Германии на оккупированной территории СССР. М., 1974, с. 48.).

Выполняя директивы гитлеровского правительства, оккупационные власти разрушали и грабили захваченные ими советские города и села, промышленные предприятия, колхозы, совхозы, уничтожали, расхищали и вывозили в Германию оборудование, запасы сырья, материалов и готовой продукции, художественные и исторические ценности, производили всеобщее ограбление городского и сельского населения.

Народный комиссариат иностранных дел СССР уже 6 января 1942 года направил всем послам и посланникам стран, с которыми Советский Союз имел дипломатические отношения, ноту «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях».

В ней говорилось, что каждый шаг фашистской армии на захваченной советской территории Украины, Белоруссии, Молдавии, Литвы, Латвии, Эстонии, Карелии, районов и областей Российской Федерации несет разрушение и уничтожение бесчисленных материальных и культурных ценностей, потерю мирным населением нажитого упорным трудом имущества, установление режима каторжного труда, голода и кровавых расправ, перед ужасами которых бледнеют самые страшные преступления, какие знала когда-либо человеческая история.

Выступая в Берлине, Геринг с присущей любому грабителю алчностью говорил: «Мы заняли плодороднейшие земли Украины. Там, на Украине, есть все: яйца, масло, пшеница, сало, и в количестве, которое трудно себе представить. Мы должны понять, что все это отныне и навеки — наше, немецкое» ( Беляев В., Рудницкий М. Под чужими знаменами. М., 1954, с. 47.). Ему вторил Кох, говоривший, что «Украина должна поставлять то, чего не хватает Германии… Питание гражданского населения (украинского, конечно. — Авт.) перед лицом этих задач безразлично». И перед оккупационными властями ставилась задача свести внутреннее потребление на оккупированных территориях до минимума. Выполнить такую задачу предписывалось: 1) путем истребления лишних едоков; 2) путем крайнего сокращения продовольственных норм для украинцев в городах; 3) путем ликвидации проедания (продовольствия) сельским населением (См.: Загорулько М. М., Юденков А. Ф. Крах плана «Ольденбург», с. 61.)…

Вспоминаются мне страшные картины разорения и обезлюдения Смоленщины, когда мы освобождали эту землю от фашистских оккупантов.

Передо мной лежат мои фронтовые письма, бережно сохраненные семьей. Читаю, и боль сорокалетней давности Дает себя знать вновь и вновь, наполняя сердце горечью и гордостью за наш народ и его доблестную армию, спасшую человечество от фашистского ига.

Читаю в письме от 24 августа 1942 года, что город Малоярославец и все соседние деревни фашистские головорезы буквально пожгли, остались лишь дощечки, указатели, что когда-то здесь была такая-то деревня. А зачастую от большой деревни оставалось два-три дома. И лишь печи, вернее, кирпичные столбы печных труб напоминают, что здесь была деревня или село.

Письмо от 19 марта 1943 года. С боями прошли 60 километров. Все деревни фашисты сжигают. Много сел и деревень было здесь, но сейчас их нет. Жуткие пепелища и кое-где догорающие дома. Смотришь на карту — деревня, насчитывалось 60 домов, нет ни одного. Село — 350 дворов, остался сарай и один скворешник, прибитый когда-то, может быть, мальчонкой или человеком, любящим природу, к шесту над крышей сарая. Людей нет, население угнано гитлеровцами. Уцелевшие каким-то чудом в лесах жители встречают нас со слезами радости. Очень бледные, рассказывают о кошмарных издевательствах, творимых оккупантами.