Владимир Снегирев - Вторжение

К тому времени я уже знал, что он контролирует наши городские телефоны. Нужно было соблюдать особую осторожность. А тут вечером мне докладывают: «Звонит Бабрак Кармаль и просит о немедленной аудиенции». Я знал, что Кармаль и пять его товарищей, которых внезапно, помимо их воли, отправили на «ответственную работу послами в ряд стран», в тот вечер участвовали в прощальной пирушке на вилле одного нашего корреспондента. Помощнику говорю: «Ответьте товарищу Кармалю, что посла на месте нет, будет только утром». Я понимал, что содержание нашего телефонного разговора — если он состоится — станет немедленно известно Амину.

Утром при встрече с Амином я сказал ему о вчерашнем звонке Кармаля. «Благодарю вас. Мне это уже известно»,— ответил он.

А. К. М и с а к. Бабрак Кармаль некоторое время Амина не слишком волновал. Амин считал, что политическая карьера того завершена. Тем не менее, позволив ему какой-то срок поработать в Чехословакии, Амин затем велел Кармалю возвратиться, якобы для назначения на другую должность. Это было, по-моему, еще летом. Однако Кармаль, заподозрив худшее, не подчинился вызову, что очень рассердило обоих тогдашних руководителей ДРА, а затем даже отразилось на отношениях между Афганистаном и ЧССР. Приехала к нам тогда высокая делегация под руководством секретаря ЦК КПЧ Басила Биляка. Тараки и Амин настаивали на выдаче Кармаля. «Если вы не сделаете этого, то мы не сможем считать вас своими друзьями»,— говорили они. Но Биляк в ответ только вежливо улыбался — видимо, так инструктировали в Москве.

Б. Кармаль. Это не вся правда. Когда официальная часть встречи с Би- ляком завершилась и Тараки ушел, Амин сказал чехословацкому гостю: «Если нам удастся напасть на след Кармаля, мы привезем его в Афганистан и здесь расстреляем как агента ЦРУ». Конечно, после такой угрозы чехословацкие товарищи позаботились о мерах безопасности для меня и моей семьи. Вначале мы, покинув Прагу, месяца два жили в одном укромном месте, потом нас укрыли в другом глухом уголке.

А. М. Пузанов. В конце августа 1979-го Тараки отправился на Кубу — на совещание руководителей государств — участников Движения неприсоединения. Мы отговаривали его от поездки. Амин к тому времени уже обложил своего «учителя» красными флажками, ситуация для Тараки не по дням, а по часам становилась все более угрожающей. Ему ни в коем случае нельзя было покидать Кабул, Но Тараки был по-прежнему беспечен...

На обратном пути из Гаваны, во время встречи в Кремле, Брежнев в общих чертах нарисовал афганскому руководителю картину грозящей ему опасности. И что вы думаете! Вернувшись на родину, Тараки не принял никаких мер. Никаких! Трудно теперь сказать, чем это было продиктовано. Либо Амин сумел убедить его, что опасения не имеют под собой почвы, либо он просто-напросто не придал значения нашим предупреждениям... Одним словом, все продолжалось, как прежде. А между тем Тараки ничего не стоило цивилизованным путем «укоротить» Амина: скажем, снять с высоких постов — хотя бы за организованные им репрессии.

Москва проявляла все большую озабоченность. В ДРА уже около месяца находился главком Сухопутных войск генерал армии Павловский. Он помогал афганцам разрабатывать военные операции против оппозиционных сил. В Москве была создана рабочая группа по Афганистану: Громыко, Андропов, Устинов, Пономарев, Они систематически, а если того требовала обстановка, то ежедневно собирались, изучали поступающую информацию, отдавали необходимые распоряжения.

Когда мы поняли, что Амина уже не остановить, дали об этом предельно откровенную шифротелеграмму в Центр.

Уже за полночь поехали в Арк — вместе со мной были Павловский, Горелов, Иванов из КГБ и переводчик Рюриков. Заявили: «Мы имеем поручение сообщить точку зрения советского руководства, но хотим, чтобы при разговоре присутствовал и товарищ Амин» — «Он здесь, во дворце, сейчас его позовут». Приходит Амин — в халате и шлепанцах, словно мы его с постели подняли. Я довел до сведения афганских руководителей депешу из Москвы. «Да, в нашем руководстве существует немало разногласий,— ответил Тараки.— Но где их нет? Доложите советским друзьям, что мы благодарим их за участие и твердо заверяем: все будет в порядке». Амин во время этой встречи выглядел абсолютно невозмутимым, уверенным в себе, будто не о его происках шла речь. Он тоже взял слово: «Я согласен со всем тем, что сказал здесь дорогой товарищ Тараки, хочу только добавить: если мне вдруг придется уйти на тот свет, я умру со словом «Тараки» на устах. Если же судьба распорядится так, что Тараки покинет этот мир раньше меня, то я свято буду выполнять все заветы вождя и учителя».