Владимир Снегирев - Вторжение

—

Вы испугались?

—

Нет. Я ничего противозаконного не совершил, не чувствовал за собой никакой вины. По радио объявили, чтобы наутро все члены ЦК явились на радиостанцию. Мы пришли. Три дня нас держали там, а затем под конвоем советских танков отвезли в тюрьму.

И все-таки: что же случилось за обедом? Кто пытался если не отравить Амина, то, во всяком случае, вывести его на какое-то время из строя? При всей кажущейся фантастичности эта версия вытекала из рассказов многих людей. Но она требовала проверки. И тогда нам посоветовали обратиться к генералу Валоя- ту Хабиби, начальнику Центрального военного госпиталя, который в тот злополучный день оказывал медицинскую помощь генсеку и его окружению.

Хабиби в 1972 году окончил Военно-медицинскую академию в Ленинграде, в 1979-м стал начальником госпиталя и с тех пор бессменно им руководит. Факт беспрецедентный; все сколько-нибудь заметные кабульские руководители за эти годы «тасовались» множество раз.

—

Знал ли я Амина? — переспрашивает генерал, который, кажется, удивлен, что советские журналисты пришли расспрашивать не о достижениях военного госпиталя.— Я знал его плохо. Мы никогда не встречались и не разговаривали.

—

Никогда?

—

Ну, если хорошенько вспомнить,— генералу явно не по нутру наша настойчивость,—один раз я был у него как врач-кардиолог и еще как-то возил к Амину советских стоматологов — у него кровоточили десны.

—

А не могли бы вы вспомнить день 27 декабря 1979 года? В одной высокой инстанции нам сказали, что вас тогда приглашали для оказания помощи Амину?

Генерал изумлен.

—

Интересно, кто же вас направил ко мне?

Мы называем фамилию одного из руководителей ЦК НДПА, который в дружеском разговоре действительно порекомендовал найти Хабиби. Кажется, ответ успокаивает генерала, но не совсем.

—

Вы же понимаете,— говорит он,— я как человек военный должен получить санкцию своего руководства. Речь идет о тайне государственной важности...

Теперь наш черед сделать свой ход.

—

Мы говорили с разными людьми, в том числе и с такими, кто занимает более высокие посты, чем ваш. Они были откровеннее. Они понимают: пришла пора рассказать правду. Это наш общий долг перед историей.

В общих чертах мы передаем генералу то, что слышали ранее про обед у Амина. Похоже, это производит на него впечатление. Желание помочь нам борется в нем с опасением приоткрыть тайную завесу.

—

Итак, днем 27 декабря вы вместе с другими врачами выехали на Дар- уль-аман для оказания медицинской помощи. Что вы там увидели?

—

За обедом всем гостям стало очень плохо. Некоторых пришлось даже увезти в больницу для промывания желудка.

—

В чем проявлялось это «плохо»? Как они все выглядели?

—

Они спали, а некоторых разбирал безостановочный истерический смех.

—

А Амин?

—

Ему еще до нашего приезда промыли желудок врачи из советского посольства.

—

Что это было? -г- наш разговор напоминает теперь блиц-партию в шахматы. Боясь, что собеседник передумает, перестанет рассказывать, держим высокий темп.— Что это было, чем их отравили?

—

Нет! — Хабиби протестующе поднимает вверх руку.—Я не получал разрешения говорить об отравлении. Мы об этом поговорим когда-нибудь позже. Вы понимаете?

В кабинете, кроме нас и генерала, сидит на диване офицер в темно-синей форме ВВС — замполит госпиталя. Возможно, последняя фраза означает, что генерал не хотел бы быть откровенным в присутствии этого человека? Но он уже и так сказал много.

—

Работали ли с Амином советские врачи? — наудачу задаем последний вопрос.

—

Да, около него постоянно находилось три-четыре ваших медика. Один из них был большим моим другом — это полковник Виктор Петрович Кузниченко, консультант главного терапевта нашего госпиталя. Я всегда брал его с собой, когда надо было ехать к руководству. Он был молод, энергичен.

—

Был?..

—

Во время штурма дворца он погиб. Пуля попала ему прямо в сердце.

Штурм, штурм... Тут, признаться, мы натолкнулись на стену. Кто штурмовал? Сколько их было? Как проходила операция? Все наши собеседники будто воды в рот набирали, когда мы пытались их расспрашивать. «не могу говорить», «Рано об этом рассказывать», «Не имею права», «Нет!» — заученно повторяли и афганцы, и советские, едва речь заходила о штурме дворца Амина.

Занавес тайны удалось лишь чуть-чуть приподнять с помощью Ф. М. Факира. Когда-то он был не только министром внутренних дел в аминовском правительстве, но и весьма приближенным к «первому лицу» человеком. Узнав о том, что Факир вечер 27 декабря провел рядом с Амином, мы написали ему в Кабул, просили рассказать о том, как это было. Бывший министр незамедлительно ответил. В его письме сквозило такое уважение к Амину, какого мы никогда прежде не встречали. Факир, к примеру, писал, что последние дни афганского руководителя были наполнены заботой о единстве партийных рядов, создании атмосферы товарищества и доверия. Якобы его девизом стали слова: «справедливость, законность, безопасность». Он говорил: «Мы должны извлечь правильные уроки из прошлого. Необходимо учитывать народные традиции, применять их в политической работе, чтобы вернуть доверие людей, больше не отталкивать их от себя». По словам Факира, Амин настаивал на скорейшем принятии конституции. Он был озабочен вспышками военных действий и много времени ежедневно уделял телефонным разговорам с командирами частей и соединений в провинциях. «Совершить революцию легче, чем удержать затем власть,— часто повторял он.— Нам это удастся только с помощью великого северного соседа».