Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

– Да, я был знаком с Николаем… В 50-х годах мы много говорили и спорили о Николае Милютине, особенно тогда, когда он писал, что в журналах так плохо и скучно пишут, что питерским журналистам пора надевать чиновничий вицмундир, а уж потом нельзя было съесть обеда и чаю напиться без того, чтобы страстно не поговорить об эмансипации крестьян и воспитании чести в народе, вся группа Милютина была в центре наших разговоров, через наших общих друзей всегда передавал ему и его прекрасной супруге свои поклоны, внимательно следил и за его работой в Польше… Но смерть, смерть уже подстерегала его… Польша очень отсталая страна, там крестьяне жили еще хуже наших крестьян…

– А меня поразила смерть брата Владимира Милютина… Подумал, что у него неизлечимая болезнь…

– И меня, Дмитрий Алексеевич, поразила смерть Владимира Алексеевича. Этого я от него не ожидал, богатая и увлеченная натура. Решительно – одно непредвиденное, вероятно, совершается на деле.

Тургенев и Милютин помолчали в грустном недоумении, почему смерть иногда наступает так неожиданно и так трагически обрывает жизнь молодого ученого, так много сулившего обществу. Потом заговорил Милютин, меняя тему разговора:

– Недавно читал я две любопытные книги – Токвиля «Старый порядок и революция» и Тэна «Происхождение современной Франции». Прочитал их и подивился тому, как похожи быт и настроение людей во Франции в годы, предшествующие Французской революции, с нашим бытом и настроением сегодняшней России. И все время удивляюсь, почему Аксаков и Хомяков все время писали о том, что русский народ идет своим особенным путем, якобы предначертанным Провидением к решению каких-то особенных исключительных задач? Мы на два столетия отстали от Западной Европы. Франция была законодательницей в Европе, но Германия разбила ее армию и взяла в плен императора. Что-то меняется в этом мире на наших глазах. Достоевский в своих записках «Дневника» совсем недавно провозгласил, что «всякий великий народ верит и должен верить, если хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном и заключается спасение мира, что живет он на то, чтобы стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их в согласном хоре к окончательной цели, всем им предназначенной» (Дневник. 1877. Январь. 11, 1). Совсем недавно Франция была такой страной, что все мы сейчас говорим по-французски, перенимаем все их идеи, подражаем им, на наших глазах Германия становится такой страной, а уже сейчас во весь голос заявили об этом евреи. Достоевский прямо говорит, что вера в миссию своего народа противоречит «эгоизму национальных требований», а евреи прямо заявляют, что существует в мире лишь одна народная личность – еврей, а другие хоть есть, но все равно надо считать, что как бы их и не существовало: «Выйди из народов и составь свою особь, и знай, что с сих пор ты един у Бога, остальных истреби, или в рабов преврати, или эксплоатируй. Верь в победу над всем миром, верь, что все покорится тебе. Строго всем гнушайся и ни с кем в быту своем не сообщайся» (Дневник. 1877. Март. 11. з). Вот что такое национальный эгоизм, о котором я говорю, приблизительно цитируя Достоевского. К сожалению, наши славянофилы тоже впадают в эту крайность национального эгоизма.

Тургенев внимательно слушал Милютина, хотя лицо его иной раз выражало протест против высказанного, но он не возражал, соблюдая этикет.

– Дмитрий Алексеевич! Я тоже внимательно слежу за «Дневником» Достоевского. Ведь до публикаций «Дневника» Достоевского мало кто знал, его романы как-то проходили мимо читателей, а тут сразу на него обратили внимание, и он вошел в первые ряды русских писателей, допустим, роман «Братья Карамазовы» – замечательное сочинение. Но в своей «Речи о Пушкине», которую так превозносят наши славянофилы, есть мысль, которая противоречит всему ходу общественного развития. Он говорит о том, что русские не хотят подавления иноземных личностей, напротив, хотим, чтобы они развивались в братском единении всех наций, добавляя что-то свое в великое и великолепное дерево общего человечества, всечеловечества, но народ-мессия есть русский народ, он не обращает внимания на невежество и грубость русского мужика, на дикость нравов, он прямо говорит о том, что у нас нет национального эгоизма, мы терпимы ко всему иноплеменному. У нас есть еще одно качество – отзывчивость на все чужое. Способность эта есть всецело способность русская, национальная, я тоже, Дмитрий Алексеевич, цитирую приблизительно, и Пушкин только делит ее со всем народом нашим, а соединившись со всем народом нашим и став народным поэтом, Пушкин становится всечеловеком, общеевропейцем. Тут много приблизительного, противоречивого, антиисторического. Вот почему Достоевского и славянофилов так резко критикуют в России и на Западе.