Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

– Разница в нашем национальном характере, Иван Сергеевич, – они, французы, совсем другие, чем мы, русские. Существует какая-то глубокая пропасть между взглядами русских на брак и теми представлениями о браке, которые господствуют во Франции, особенно в буржуазных слоях. До вас, видимо, донеслись слухи о любовных приключениях нашего императора. У него, как вы знаете, есть законные дети от императрицы, и есть дети, от давней его любовницы, княгини Долгорукой, и он любит и тех и других, хотя они не в равных отношениях.

– Я предполагаю написать повесть о законном и незаконном браке, если судьба позволит мне, – с заметной горечью сказал Тургенев, – одолевают меня болезни, по нескольку месяцев мучает меня подагра, часто просто лежу, ничего не пишу, а столько еще неосуществленных замыслов… Император, что ж, сначала любил одну, потом другую, с этим живому человеку трудно бороться, но слышал и то, что княгине Долгорукой хочется стать полновластной императрицей, но вряд ли императорская семья примет ее, у нее очень сильный и вздорный характер.

– Да, императрица очень плоха, еле живая вернулась из-за границы, видно, скоро она освободит трон для новой хозяйки. Но я о другом… В нашей семье много было споров о ваших героях, кто-то дрался за Шубина, другие оставались равнодушными, одни находили небывалые добродетели в Елене, другие отрицали ее, считали ее самою безнравственною из безнравственных, особенно горячо спорили, конечно, о Базарове… Одни увидели в нем карикатуру на современного передового человека, другие сожалели о его преждевременной смерти.

– Вы не можете представить себе, как я жалел о смерти Базарова. Как-то перечитал свой дневник, и вспомнил, что, закончив роман, я плакал о несчастной судьбе Базарова, но никак не мог придумать другого конца для него. Я знаю об этих спорах, мне присылали много писем, читал статьи, выступал в дискуссиях. Лавров… Кстати, вы знаете, Дмитрий Алексеевич, Петра Лавровича Лаврова? Не только философа, но вольнодумца и революционера?

– Близко не знаком с ним, но, конечно, знаю, он читал лекции в одном из артиллерийских училищ, полковник, имеет ордена, литератор, философ, читает публичные лекции по философии, типичный разрушитель старого общества, тем и мне и известен. А подробности… – Милютин с досадой махнул рукой.

– Он сейчас в Париже, сбежал из александровской России, которая беспощадно казнит всех инакомыслящих, какая уж тут, Дмитрий Алексеевич, конституция. А тут еще взрыв в Зимнем дворце… А ведь Степан Халтурин – действительно мастеровой, красивый парень, подружился с конвойными и приносил динамит в неограниченном количестве. Почему?

– Трудно понять Александра Второго, Иван Сергеевич, я ведь почти двадцать лет рядом с ним, видел его и благородные поступки, и страх перед наступающим терроризмом. Преступные общества возникают то и дело, чуть ли не открыто заседают в Петербурге, с пистолетом в руках гуляют там, где и император… Студенты, молодежь увлекаются западными теориями, читают Фурье, Сен-Симона и восклицают: «Как худо жить у нас»…

– Но и в Европе не лучше, Дмитрий Алексеевич, и там износились все формы политического и общественного быта, надо искать и создавать новые. Европа в безвыходном состоянии, и Герцен об этом писал, и многие национальные публицисты и писатели. Но и социальные системы Фурье ничего хорошего не обещают; предположить, что все будут одинаково работать и одинаково быть сытыми, семьи не будет, дети будут воспитываться государствами, богатых и бедных не будет, все будут равны, одинаково образованы и обеспечены на старость, – все это настолько неосуществимо, настолько противоречит историческому развитию общества, что даже мне, неспециалисту в области философии и социологии, легко это опровергнуть. На Западе хоть что-то делается, а у нас, в России, процветает только узурпация к инакомыслящим, только казни, ссылки, каторга. Император очень слабый человек, вам надобно на него чуть-чуть надавить, раскрыть западные перспективы, Россия очень одинока.

– Вы, Иван Сергеевич, человек свободный, независимый, а нам, чиновникам, царедворцам, пусть и в ранге министров, трудно приходится – то день рождения императора, то день рождения императрицы, то одного великого князя, то другого и третьего, ведь их множество по всем линиям, и каждого поздравь, а богослужений просто не счесть, и всюду поспешай в качестве сопровождающего императора, а сколько проводится смотров и военных парадов… Государь император – человек добрый, чувствительный, мягкий, такому человеку решать и вершить государственные и политические дела очень и очень трудно. Он вечно колеблется, сегодня одно, а послезавтра другое, а политика должна быть последовательна. 19 февраля 1861 года Россия сделала по его повелению огромный шаг, отменила крепостное право, а после выстрела Каракозова он сник, шаги его уменьшились и с каждым днем уменьшались. А он то шагнет в сторону, затем в другую, возникает неуверенность в сотрудничестве с ним, потом обнаруживаются какие-то темные дела, и указывают на источник – княгиня Долгорукая и ее окружение вершат эти темные дела. А народ, солдаты, студенты страдают… В конце концов все падает на правительство и колеблет его основы. Получается, что восхищаются те, кто колеблет основы, а разрушители только этим и занимаются – колебать основы и есть задача современного революционного времени. Александр Второй – это Гамлет, скажете вы, он слаб, колеблется, но не всегда колеблется между «быть или не быть». Вы создали слово «нигилист», это слово стало общепринятым и даже официальным словом. Вы создали произведения, которые вошли в историю русской культуры, но все это создавалось на Западе, где нет цензуры, потом только доходили сюда…