Мирно и довольно спокойно текли дня семьи Шамиля в Калуге. Но хотя условия жизни были неплохими и почти все окружающие старались доставить Шамилю и его семье разного рода удовольствия, чужбина все же оставалась чужбиной. Горцы тосковали по родине, по родным, по запаху своей земли, по синему небу, по зеленым горам. Обычно вокруг этого велись все разговоры, когда не было посторонних. Но если бы воспоминания могли утешить людей! Тоска по родине иногда превращалась в болезнь. Прошло совсем немного времени после приезда в Калугу, и земля ее приняла в свою холодную тьму первые жертвы из семьи Шамиля. Тогда Шамиль начал понимать, какое наказание их ждет впереди. Один из историографов пишет об этом: «Видно, не сладка была для него неволя, хотя и в золотой клетке».
О возвращении в Дагестан не могло быть и речи. Губительный климат Калуги, ранние холода,«поздняя оттепель, сырость мучили всех в доме имама.
Домашний врач Владимир Егорович Кричевский советовал им переехать на юг России, где климат был мягче и более подходил бы пленникам. Шамиль по этому поводу обратился к воинскому начальнику — генерал–майору Ефимовичу. Писать пришлось несколько раз. Наконец, имаму предложили город Вознесенск в Херсонской губернии, где имелся подходящий для семьи дворец. Имам отказался от этого предложения на том основании, что сухой степной климат совсем погубит его семью. Когда же его спросили, куда же им хотелось бы ехать, имам ответил: в Крым, в Симферополь. В этом Шамилю было отказано, ибо начальство считало крымчаков фанатичными мусульманами и опасалось, что приезд дагестанца туда может вызвать у них нежелательную реакцию.
Наконец, в 1869 году, обе стороны согласились на город Киев. Шамиль стал собираться в дорогу. До него на Украину дважды ездил переводчик Онуфриев и один раз — Кази–Магомед. Они осматривали дом, специально нанятый киевским губернатором. 22 и 24 ноября имам сделал прощальные визиты знакомым калужанам. Горожане тепло провожали его, дарили ему подарки, сувениры. Не остался в долгу и отъезжающий.
В последний раз побывал он на кладбище. За эти годы на чужбине пришлось похоронить 17 человек. Горячо и долго молился он, поминая каждого умершего поименно.
Во второй половине 1869 года приехали в Киев. Город подействовал на горцев успокаивающе; многое здесь чем‑то напоминало родину. 1 января 1869 года в письме к князю А. Барятинскому Шамиль написал: «… По выезде из Вашего имения я благополучно прибыл в город Киев и расположился с семейством в доме, приготовленном для меня правительством. Город Киев я нашел одним из лучших городов, которые мне приходилось видеть в Российской империи, как по хорошему климату, так и по красивому гористому местоположению, которое напоминает мне родину, где я родился и вырос» [131] 137 – missed footnotetext
.
Но и здесь Шамиль неоднократно просил начальство разрешить ему поездку в Аравию. В марте 1869 года ему дали годичный отпуск для поездки за границу. Взяв с собой Шуанет, Зайдет, оставшихся в живых дочерей; 6–летнего сына Магомеда–Камиля, двух дочерей, двух внучек, Шамиль выехал из Киева. Пять дней он находился в Одессе: здесь он расстался с сыном Кази–Магомедом, переводчиком Онуфриевым и другими знакомыми, пришедшими его провожать. 17 мая 1869 года семья Шамиля покинула берега России на пароходе, взявшем курс на Турцию. В последний день пребывания в России Шамилю дана была возможность отправить телеграмму в Дагестан. Как же он был удивлен, узнав, что его прощальные слова родным и близким достигли Темир–Хан–Шуры через два часа!
На пристани в Стамбуле специальные наряды полиции оттесняли публику, чтобы дать возможность Шамилю и его семье сойти с корабля и пройти к заранее поданным экипажам. Молитвы витали в воздухе. Шамиль рассматривался здесь как бывший союзник и поборник ислама на Кавказе. Сам дагестанец этой точки зрения никогда не придерживался и в Стамбуле вел себя независимо. Ему задавали множество вопросов. Ответы на них были остроумны. Его спросили, например: «В чем ты можешь больше всего соперничать со Стамбулом из того, что ты видел, то есть из бывших в твоей жизни событий?» Шамиль отвечал коротко: «Соперничаю в храбрецах, которых я оставил среди жителей гор Дагестана».
Из достопримечательностей Стамбула ему запомнился «жернов, который вертится, а из‑под него сыплется множество маленьких тонких иголок уже с просверленным ушком».
Читать дальше