Даниил Мордовцев - Двенадцатый год

- Да мы все без сапог, вашество.

- Как без сапог?

- Точно так, вашество. Были у нас сапоги, да только все казенные.

- Так что ж?

- Без подошов, значит.

- Как без подошов?

- Точно так, вашество, - без подошов... Как обули мы их да пошли в дело - подошвы и отвалюшеь совсем да и сапоги развалились... Так мы их, вашество, и побросали: так-то, босиком, и драться способнее, ногам вольготнее.

- А на гояодни зуби, ваше проходительство, где лучче дратысь, вставил свое слово Эаступенко.

- Что такое? - удивился Багратион, попросту болтавший с солдатиками.

- Да хохол, вашество, говорит, что голодный солдат храбрее сытого, поясняет Лазарев.

- Потому вин храбриший, що исти хоче... Солдатики опять смеются. Смеется и Багратион.

- А вы, верно, очень проголодались? - говорит он.

- Очень, ваше проходительство.

- Ну, значит, хорошо драться будете.

- Будемо, ваше проходительство.

Но в это время где-то грянула пушка, за ней другая, третья, четвертая...

- Ну, дьяволы! И договорить не дали! - огрызнулся храбрый Лазарев, видя, как Багратион, понесся по рядам только что перебравшегося через реку войска.

Канонада все разгоралась белее и белее, охватывая полукругом оба крыла нашей армии. Точно с неба или из под земли, раздался этот грохот, а самих, французов не видать да. и ружейных залпы ие слышно.

- Да где они, черти? - слышится в рядах солдат. - И стрелять не в кого.

- Береги пулю, будет в кого, - утешает старый солдат.

- Та се вин нас так лякае, бнснв сын, - поясняет Заступенко.

- Он теперь себе кашу варит, так вот и пужает, чтоб мы ему не мешали, - замечает Лазарев.

- А димонив сын! черти б зъили его батька с квасом!

- Ударимте на него, ребятушки, отымем у него кашу, - предлагает смельчак.

- Нельзя, не приказано.

А канонада не умолкает. Заступенко прав был, говоря, что француз только "так лякает". Наполеон действительно открыл канонаду под Фридландом на рассвете для того, чтоб под ее пугающим прикрытием дать время своим войскам занять выгодные позиции и успеть отдохнуть до формальной битвы.

Если б Заступенко имел хорошую зрительную трубу, то он увидел бы в едва мигающей дали, на небольшом холме, кучку людей на конях, а среди этой кучки маленького, немножко пузатенького человечка с нахлобученною на лоб треугольною шляпою, на которую не походила ны одна шляпа в мире. Заступенко увидал бы, что этот человечек, поднося к глазам зрительную трубу, показывал рукою то по тому, то по другому направлению: то он показывал иногда на него, на самого Заступенко, то на его соседа Лазарева, и особенно вон на ту ворону, испуганно каркающую над русскими пушками, взвозимыми на возвышение. Ух, как каркает проклятая ворона, не к добру!.. Если б Заступенко, наконец, мог слушать и понимать французскую речь, то он услыхал бы, как этот маленький человечек в треугольной шляпе, показывая рукой на Заступенка и обращаясь к окружающим его маршалам, говорит:

- Заступенко (то бишь: "неприятель", да это все равно), Заступенко хочет, кажется, дать битву... Сегодня счастливый день, годовщина Маренго*. А знаешь, Заступенко, что за Маренго? Вот сегодня узнаешь.

Маленький человечек, окруженный свитою, состоящею из маршалов и генералов - Сульта, Ланна, Мюрата, Леграна и других, объезжает свои войска и осматривает как свои, так и русские позиции. А русский главнокомандующий давно нашел свою позицию, покойную постель в Фридланде, и покоит на ней свое разбитое болезнями тело. Дурной, роковой признак!.. Беннигсеп но зиаот даже, что он очутился лицом к лицу с главными силами Наполеона, да и никто этого не знает. Знает все один только Наполеон, потому что он везде сам, везде носится его маленькое тело с большою головою, прикрытою треугольною, небывалого фасона шляпою, всюду заглядывает его зоркий глаз, и силы, и движения неприятеля ему так же ясны всегда, как движения шашек на шахматной доске. Это действительно бог, или, вернее, демон войны.

- Счастливый день, годовщина Маренго!

И эти слова императора-полководца вместе с громом пушек облетают всю великую армию, и великая армия наэлектризована, она дышит отвагой и уверенностью в победе.

Стойка и бессапожная, голодная русская армия. Все равно умирать: приказало начальство, ну - и баста. А может, коли кто уцелеет и хлебца достанет, сухарика погрызет, щец похлебает... Куда щец! Да из-за щей русский солдатик с голыми руками на пушку пойдет, без рукавиц черта задавит...

А там все бум да бумм! А стрелять не в кого... Живо-ты подвело...