Даниил Мордовцев - Двенадцатый год

- Что вы тут делаете?

- Да вот бедная собачка умирает от ран - смотрю.

- Эскадронная Жучка, ваше благородие, - пояснил словоохотливый гусар. - Вчера семь раз с нами в атаку ходила, ваше благородие, - хорошая собака.

- Зачем же вы ее пускали?

- Никого не слушалась, ваше благородие... Да она и под Устерлицем в деле была, и под Пултуском, да Бог спас. А теперь - на вот.

Послышалась команда, и спешившиеся гусары должны были садиться на коней. Старый Пилипенко бережно передал собаку на руки другого гусара и, вскочив на седло, снова взял ее к себе. Взвод их двинулся к гати. Девушка стояла задумчивая такая, грустная, провожая глазами отъезжавших гусар, увозивших с собою Жучку... Бедные большие дети!

- Ну что, как ваши дела? - спросил Греков, всматриваясь в своего бывшего спутника, на лице которого, казалось, написано было что-то такое, чего не было прежде, но что такое - этого молодой казак прочесть не мог.

Она молчала, тихо гладя шею своему копю.

- Были вчера на деле? - снова спросил Греков.

- Был.

- Ну и что ж?

- Ничего... занятно... а вот сегодня об Жучке плачу...

И могилу в поле ратном Не лопатой - палашами Жучке вырыли герои...

Напишу такую оду "на смерть Жучки" и пошлю к Державину либо к Карамзину в "Вестник Европы"*...

Девушка говорила это как-то нервно, не то с грустью, не то с досадой.

- Дуров, да что с вами? - пристал Греков. - Вчера, говорят, очертя голову лез на верную смерть, вытаскивал других из пекла, а сегодня - то ли он смеется, то ли в самом деле плачет над Жучкой.

- Конечно, плачу над Жучкой. Греков засмеялся.

- Чудак же вы, я вижу.

- Не чудак я, а я серьезно говорю, что Жучка - герой! Она достойнее наших нынешних полководцев... Жучка целый полк спасла под Пултуском... Никогда еще этого не было, чтоб русских били, а теперь бьют как собак!

И девушка, вынув из кармана тетрадку и показывая ее своему собеседнику, спросила:

- Вы читали это?

- Что такое?

- "Мысли вслух на Красном крыльце" - из Москвы прислали... Ростопчин сочинил.

- Нет, не читал. А что?

- Да все врет - досадно даже!.. Говорит, будто бы мы бьем Бонапарта в ус и в рыло... Вот что он пишет о Наполеоне: "Италию разграбил, двух королей на острова отправил, цесарцев обдул, прусаков донага раздел и разул, а все мало! весь мир захотел покорить: что за Александр Македонский!"

- А! то-то же... а не вы ли сами то же говорили? - Помните змею, что вы растоптали?

- Помню... Да это что! я и не говорю, что теперь мы бьем Бонапарта или прежде били, а он вон что плетет о нем: "Мужичишка в рекруты не годится: ни кожи, ни рожи, ни виденья; раз ударишь, так и след простынет и дух вон, а он таки лезет вперед на русских. Ну, милости просим!.. Лишь перешел за Вислу, и стали бубнового короля катать: над Пултуском по щеке стал покашливать; под Эйлау по другой - и свету Божью невзвидел..." А вон мне солдаты говорили, что там нас бубновый король катал...

- Ну, не совсем.

- Как не совсем! Ведь мы же отступили, как и сегодня отступаем.

- Экой вы какой горячий... Недаром о вас все говорят...

- Что говорят?

- Да что вы вчера целый отряд французских драгун обратили в бегство...

- Вздор какой! (Но девушка не могла скрыть чего-то, не то краски, не то бледности, набегавших на ее щеки, - и стыд, и радость вместе.) - Их было всего три или четыре человека...

- Полно скромничать... А кто свою лошадь отдал офицеру в самом пылу сшибки?

- Да ведь он ранен был, а я здоров.

- Ну, вестимо! Зато теперь везде слышно: "Проявился, - говорят, какой-то отчаянный мальчишка, не то девчонка, да так и лезет на смерть, очертя голову..."

- Это не обо мне, это о Жучке говорят... Непременно сочиню оду Жучке...

В поле ратном, в поле чести

Жучке вырыли могилу,

Л копали палашами,

Оросили всю слезами,

И как Жучку погребали

"Мысли "вслух" над ней читали.

- Однако, Дуров, вы не только злой рубака, но и злой стихотворец.

- Поневоле будешь злым, когда все злит, на что ни взглянешь... Мне теперь стыдно вспомнить, как я вместе с офицерами нашего полка, когда еще не столкнулись лицом к лицу с Бонапартом, декламировал из "Дмитрия Донского" Озерова*

И чувство пылкое, творящее героя,

Покажем скоро мы среди кровава боя!

Вот и показали!.. А один офицер все носился с этим стихом:

Поди и возвести Мамаю,

Что -я его как черта изломаю!

- А сегодня, когда я его сцросил - "ну что - изломали Мамая?" - так он отвечал, что солдаты потому плохо дрались, что были голодны, что провиантские чиновники совсем заморили нашу армию.