Даниил Мордовцев - Наносная беда

В это время он увидел, что к церкви подходит какая-то девушка, совсем молоденькая, но вся в черном, с траурными неприятно режущими глаз белыми каймами на платье, глубоко задумчивая и глубоко печальная. Подойдя к церкви, она остановилась, по-видимому, в тяжкой нерешительности...

Доктор узнал ее. Доброе, круглое, лоснящееся от усталости лицо его сразу побагровело, потом побледнело, приняло горькое, тоскующее выражение... Он торопливо велел своему вознице остановиться и стремительно, шариком покатился к девушке.

- Лариса Владимировна! - грустно, не своим голосом окликнул он.

Та с удивлением и испугом остановилась. Она, казалось, не помнила, где она и что с ней.

- Вы не узнаете меня? - робко спросил доктор.

Девушка опомнилась. Глаза ее, большие, черные, с длинным разрезом и как бы усталые, блеснули странным светом. Но как она изменилась с того вечера, когда гадала о суженом! Матовое, несколько смуглое, словно выточенное, лицо ее побледнело, успело из детского превратиться в лицо большой девушки. Цыганеночку она напоминала теперь только очертаниями лба и изгибами длинных бровей, но уже не глазами, в глазах было что-то слишком грустное, даже что-то большее, чем грусть...

- Нет, я узнала вас, доктор, - тихо сказала девушка. - А вы давно воротились оттуда?

В глазах ее, сквозь детское выражение, промелькнуло что-то такое, от чего веселый доктор готов был заплакать, разрыдаться. Но он пересилил себя и отвечал:

- Недавно, Лариса Владимировна. О! Тяжело вспоминать. Это...

Девушка понимала это недосказанное "это". Они думали об одном.

- Ведь он умер на моих руках, - продолжал доктор свою тяжелую исповедь.

- Да, знаю. Мне говорил Грачев.

Девушка вздохнула и задумалась. Она говорила так, как будто то, о чем говорилось, еще тут вблизи где-то, да не откликается.

- Он был первый в нашей армии, на котором я увидел знаки этой проклятой болезни. Меня поздно уведомили, что он занемог.

- Да, да, - как бы думая о чем-то своем, повторяла девушка.

- Умирая, в бреду, в агонии, он шептал ваше имя и имя какой-то цыганки.

- Да, да, - повторяла девушка.

- Я догадываюсь, она передала ему заразу.

- Да, да.

Веселому доктору становится невыносимо тяжело. В первый раз в жизни он видит такое безмолвное горе и у такого молодого существа.

- Я очень жалею, что за недосугом не успел быть еще у вас. Батюшка здоров? - снова заговаривает доктор.

- Да, здоров, - все тем же упавшим голосом отвечала девушка. Потом с какой-то особой силой прибавила: - Но няня, Пахомовна, умерла...

Доктор заметил это что-то особенное в ответе и спросил:

- Чем она умерла?

- Вот... этой... - девушка не договорила.

- От кого же она могла заразиться?

Доктор сам испугался своего вопроса, когда взглянул на девушку, она, казалось, должна была упасть.

- Вам дурно? Ради Бога, что с вами?

- Ничего... я вам все скажу, - как-то торопливо отвечала девушка. - Я заразила няню, я заразила всю Москву, от меня пошла эта страшная болезнь.

Доктор испугался. Он думал, что перед ним несчастная, помешавшаяся от горя. Он сразу не нашелся, что сказать.

- Грачев привез медальон, образок от него, - все также торопливо продолжала девушка. - В образке его волосы. Грачев от больного отрезал локон. Няня целовала их. От няни заразилась семья сторожа у Николы в Кобыльском и тот купец, что нашли на улице у Власия. Больную няню племянник ее, суконщик, свез на Суконный двор. Оттуда и пошла зараза. От меня. Меня надо сжечь.

Доктор схватил девушку за руку. Рука была холодна, как у мертвеца.

- Ради Бога, успокойтесь, - едва выговаривал от волнения доктор. Как же вы сами? Где же эти несчастные волосы?

- У меня на груди.

- И вы прикасались к ним?

- Нет... Я поклялась отцу и брату не дотрагиваться до них и не видеть их до смерти. Образок закрыли, его окуривали, обмывали...

Доктор задумался, продолжая держать руку девушки, как бы стараясь отогреть ее в своей руке.

- Я буду у вас, я поговорю с вашим батюшкой об этом деле, - говорил он, сильно пожимая маленькую холодную ручку. - А теперь вы шли в церковь?

- Да. Я хотела... Я... - девушка замялась и вспыхнула: детский румянец на бледных щеках и детское выражение стыдливых глаз выдали какую-то тайну, что-то недосказанное. Девушка, видимо, решалась на что-то серьезное, не детское, но еще не решилась, не осилила себя. Доктор понял это.

- Я скоро буду у вас, - сказал он. - А вы, девочка милая (он взглянул ей в глаза своими добрыми глазами), вы забудьте вашу "Пахонину" (у девушки задрожали губы при этом напоминании), ей пора было на погост. А пока держите клятву, данную отцу, не заглядывайте в медальончик, а главное, не решайтесь пока ни на что (доктор сделал ударение), не поговорив с батюшкой или со мной. Ведь я вас, милая девочка, когда-то на руках носил. Бывало, кричите мне навстречу: "На меня, дядя Кистяк, на, на ручки". Так-то, милая девочка. А теперь прощайте.