Даниил Мордовцев - Сидение раскольников в Соловках

Полоса ль моя, полосынька,

Полоса ль моя непаханая...

Лодка причаливает к берегу. Удалые молодцы высаживаются и выводят под руки кого-то на берег... Виднеется девичья коса, а на солнце играет "лента алая, ярославская"...

"Здравствуй, батюшка атаманушка Спиридон Иванович! - кричат удалые. Примай любушку-сударушку за белы руки..."

Спиря вздрагивает и дрожащею рукою ощупывает в своей суме мертвый череп... "Прочь, прочь!" - мотает он своею поседелою головой...

- Так в Архангельском лучше, чем у нас, вот здеся? - снова заговорил он.

- Лучше, дедушка, не в пример лучше.

- А чем бы, скажи-тко?

- Ах, дедушка! Да теперь там, с весной-то, что кораблей из-за моря придет! И из галанской земли, и с аглицкой земли, и с дацкой земли, и с любской земли, да из города Амбурха! Ах и что ж это!

Оленушка даже руками всплеснула.

- Ну и что ж, что придут? - как бы подзадоривал ее юродивый, любуясь оживлением девушки.

- Как чу что! А товаров-то, узорья всякого что навезут!

- Ай-ай-ай! - качал головой юродивый.

- И зерна всяки гурмышски, и женчуг большой, и мелкой, и скатной, и бархаты турецки, и фларенски, и немецки, целыми косяками! А что отласов турецких золото с серебром, что камок добрых всяких цветов, и камок кармазинов, крушчатых и травных, и камочек адамашек! А то золото и серебро пряденое, бархаты черленые, кармазины, бархаты лазоревы и зелены, бархаты таусинные, гладкие, да бархаты багровы, да бархаты рыты...

Спиря ласково глядел на нее и грустно качал головой.

- Ай-ай-ай! Что у вас узорочья-то! - повторял он как-то машинально.

- Да, дедушка, а отласы-те каки! - все более и более увлекалась Оленушка. - И черлень отлас, и лазорев отлас, и зелен отлас, и желт отлас, и таусин отлас, и багров отлас! А объяри золотны, а камочки индейски, а зуфи анбурски, а шелки рудо-желты да дымчаты, а шарлат сукно да полушарлат, да сукна лундыши, да сукна пастрафили! А ленты-то, ленты!

А перед юродивым опять промелькнула "лента алая, ярославская", и крутой берег Волги, и эта широкая голубая река, и туманно-голубое безбрежное Заволжье...

- "Атаманушко Спиридон Иванович!.. Любушка..."

- Господи! Отжени - ох! - невольно простонал, хватаясь за сердце, юродивый.

Оленушка невольно остановилась.

- Что с тобой, дедушка?

- Ничего, дитятко... Так ленты, сказываешь?

- Ленты, дедушка, алы...

- Так и алы?

- Алы и лазоревы...

- Тете-тете... ишь ты...

Оленушка взглянула на море, да так, казалось, и застыла. Приподнятая рука остановилась в воздухе. Доплетенный венок упал на колени. Щеки ее все более и более заливал румянец...

В туманной дали на гладкой поверхности моря белели, как светлые лоскутки, паруса... Да, это не крылья чаек...

- Дедушка! - чуть слышно заговорила девушка.

Юродивый взглянул и оглянулся кругом.

- Что ты, дитятко? - спросил он рассеянно.

- Плывут... вон паруса...

- Кто плывет?

- Они... богомольцы...

Девушка показывала на море. Юродивый щурился, прикладывал ладонь над глазами, в виде козырька.

- Не вижу, девынька.

- А я вижу, дедушка, вон...

- У тебя глазки молоденьки.

Оленушка вскочила на ноги, поднялась на цыпочки и готова была, казалось, побежать по морю, как посуху. Глаза ее горели, губы дрожали.

- Господи! Богородушка! Кабы батюшка приехал!

Вдруг на стене что-то грохнуло и рассыпалось гулом по острову и по морю. Юродивый перекрестился.

- Вот тебе и на! - сказал он тихо и опустил голову.

- А что, дедушка? - встрепенулась Оленушка.

- Злодеи плывут, дитятко. Ах! Ноли не слыхала пушки?

Оленушка, бледная как полотно, упала на землю и зарыдала голосом.

X. НАЧАЛО БЕСПОПОВЩИНЫ

Не сбылись надежды Оленушки. С весны монастырь снова обложен был стрельцами.

Теперь воевода Мещеринов явился под монастырь уже с царскою грамотою, за государственною большою печатью, "под кустодиею", коймы и титул писаны золотом.

Стрелецкий полуголова Кирша вступил в монастырь во всем величии посольства, с двумя сотниками, держа царскую грамоту на голове, на серебряном подносе, словно дароносицу. Власти монастыря ввели его прямо в собор. Старик архимандрит, круто насупившись и шевеля волосатыми бровями, с амвона принял грамоту с головы Кирши, который ни за что не решался нагнуться или шевельнуть своею волчьею шеею...

- С царскою грамотою, что и с дарами, гнуться не указано, - раздался в тишине его сиплый голос.

Черная братия усиленно дышала. Никанор, приняв с головы стрельца грамоту, повернул ее на свет.

- Печать большая государственная, под кустодиею, с фигуры... подпись дьячья на загибке, - бормотал он как бы про себя, рассматривая документ государственной важности.