Ю. Бахрушин - Воспоминания

Федотова показала, как это делает молодая актриса, — вышло очень эффектно, но и очень смешно.

— Нет, батенька мой, в жизни это не так бывает. Вот ко мне придут и скажут: «У вас только что мать умерла!..»

При этих словах Федотова преобразилась — в течение нескольких секунд в ее глазах, на ее лице сменилось множество выражений. Это было настолько жутко, настолько убедительно, что после окончания этюда все мы еще добрые полминуты переживали молча впечатление от этой мастерской игры. Федотова, самодовольно улыбаясь, оглядела всех нас и добавила:

— Вот то-то и оно. Разница есть?! А ведь ничего нет проще. Если вам так придут и скажут, вы о чем подумаете? Сперва о матери — не так ли? Дескать, когда я от нее уходила, она была здоровой, веселой, шутила со мной, чтобы я не очень на молодых людей внимание обращала. Чудачка, право! Да, но что он сказал? Да он, может, сумасшедший? Нет, глаза нормальные и во внешности ничего необыкновенного нет. Но мать-то — ведь она здоровая женщина! Может, он шутит, говоривший-то? Нет, не улыбается, да такими вещами и не шутят! Но мать-то? Ведь она здоровая, ни на что не жаловалась… Впрочем, в последнее время она как-то несколько раз говорила, что у ней голова дурная…

Ведь вот, старушка-то, ее знакомая, вот так же не жаловалась, а потом паралич! Но не может быть. Может, он ошибается, может, я что-то не поняла… Нет, нет, нет… умерла!.. Вот и все! Я только постаралась, чтобы эти мысли отразились на моем лице. Попыталась не скрывать их от вас. А у нас теперь учат мимике. Мимике выучить нельзя, надо чувствовать учить, учить не скрывать свои переживания, — тогда и мимика сама собой появится! Да что с актеров-то требовать, когда большинство так называемых режиссеров современных жизни не примечают. Говорят умные слова, философию разводят, а кругом себя ничего не видят. Тут как-то на днях рассказывали мне об одной пьесе какой-то современной, там еще женщина на сцене не то стреляется при всех, не то ее убивают. Рассказывали, что уж очень хорошо режиссером поставлено. Л я спрашиваю: народу-то во время убийства на сцене много? Много, говорят. А когда ее там убивают, что этот народ делает? Вот, говорят, тут-то и поставлено замечательно: все к ней бросаются, начинают… Ну, я, батенька мой, и слушать дальше не стала. Безграмотный, говорю, человек, ваш режиссер-то, верхогляд, рисовальщик, а не художник. Простых вещей не знаете. Если человек неожиданно умер на людях, то все живые от него сразу отскакивают. Человек-то, он жить хочет, это в его природе, это сильнее его разума, он смерти боится. Его первая мысль — как со мной чего бы такого не было. Вот когда разум-то в нем победит, когда он поймет, что ему бояться нечего, только тогда он к убитому бросится. А на это ведь несколько секунд надо. А секунда на сцене это не то, что на циферблате, — это время!

После обеда Федотова стала собираться домой, но обязательно захотела перед отъездом посидеть немного в комнате у матери. Когда старуха наконец уселась на удобный диван, отец попросил ее прочитать что-нибудь.

— Мой сын, — сказал отец, указывая на меня, — никогда не видал вас на сцене, доставьте и ему и нам это удовольствие — пусть он хоть раз в жизни услышит, как читает Федотова!

— Что вы, батюшка мой, — закокетничала старуха, — я и читать-то на людях отвыкла, только опозорюсь!..

— Пожалуйста, — взмолились мы хором. Федотова помолчала.

— У тебя сочинения Тургенева есть? — обратилась она ко мне. Получив утвердительный ответ, она добавила:

— Принеси-ка мне «Стихотворения в прозе», попробую вспомнить что-нибудь!

Я мигом бросился в свою комнату, выхватил книги из шкафа и стал судорожно их перелистывать. Мои поиски были тщетны — издание было старое, чуть ли не первое, и «Стихотворения в прозе» в него не вошли. Расстроенный, я возвратился в комнату матери и сообщил о своей неудаче. Старуха улыбнулась:

— Ну вот, значит, сама судьба за меня — не хочет, чтобы я осрамилась!

Все просьбы выбрать для чтения что-нибудь другое не имели успеха, старуха твердо отказала. Мы были разочарованы. Во время всей этой суеты в комнату постучала наша кухарка Авдотья Степановна, не знавшая, что у матери гости, и передала ей ключи от кладовой. Мать рассеянно взяла ключи и положила их на стол, за которым мы все сидели. Продолжая разговор, Федотова потянулась за одним отдельно лежавшим ключом, взяла его в руку и стала что-то доказывать, выразительно подчеркивая на столе ключом свои мысли. Но вдруг Федотова остановилась и с любопытством начала рассматривать попавший в ее руки ключ. Мы были в недоумении. А выражение любопытства на ее лице постепенно сменилось ужасом.