Ю. Бахрушин - Воспоминания

— Удивляюсь я, Александр Алексеевич, куда вы деньги деваете: конечно, это меня не касается, но недавно ведь книжку свою вторым изданием выпустили, и опять вы без денег!

Плещеев добродушно улыбался:

— Да я сам не знаю, почему я без денег. Дал кой-кому взаймы — очень просили, заплатил кое-какие долги, и денег-то и нету. Это ведь у меня семейная черта. Когда покойный отец получил, нежданно-негаданно, миллион золотых рублей — наследство после княгини Белосельской, этих денег хватило только на год. Купили особняк в Париже, завели свой журнал, лошадей, давали взаем по двадцать тысяч, и вдруг денег нет. Видимо, бессребреность повелась в нашей семье со времен ее родоначальника святителя Московского митрополита Алексея!

Взятое в долг Плещеев всегда возвращал, если не деньгами, то вещами в музей. Балетный отдел музея обязан многими своими экспонатами именно ему.

Кроме преданности музею, отца привлекала в Плещееве его беззаветная любовь к родному русскому балету. Балет, в особенности петербургский, многим обязан Плещееву. Его книга «Наш балет» явилась первым серьезным трудом по истории русского столичного императорского балета. Теперь у театроведов, занимающихся балетом, вошло в моду всячески поносить труд Плещеева: дескать, он-де несерьезен, написан в фельетонном жанре, изобилует описанием юбилеев и подношений, цитирует поздравительные стихи и так далее. Все это верно, но вместе с тем ни один из этих историков театра не станет ничего писать о петербургском балете, предварительно не слазив в книгу Плещеева, которая неизменно стоит у них на видном месте книжного шкафа. Все написанное по этому поводу до Плещеева, даже и наиболее ценное, как, например, большая статья Скальковского, стоит далеко позади его книги.

Плещеев был неплохим рецензентом, но только все его рецензии страдали чрезмерной благожелательностью. Хлестко обругать кого-либо было выше его сил. Он всегда старался найти какие-либо оправдательные обстоятельства для неудачливого или слабого артиста. Впрочем, его рецензии на балетные представления конкурировали в Петербурге с отзывами всесильного когда-то законодателя балетной критики К. С. Скальковского. Это бесило старика, который вместе с положением терял и доходы и существовал благостынями какой-то балерины, которую он всячески рекламировал и которая его третировала.

Однажды из-за Плещеева у моего отца произошла легкая стычка со Скальковским. Из-за какой-то грязной истории старик невзлюбил танцовщицу Ю. Н. Седову и всячески игнорировал ее. Будучи в Петербурге, отец увидал Седову в «Лебедином озере» и попросил Плещеева написать о ней рецензию *. На другое утро отзыв Плещеева появился в газете. В тот же день отец отправился с Плещеевым завтракать к Кюба. Там за столиком сидел Скальковский, с которым отец был шапочно знаком.

— А… а… а! Новый покровитель явился! — съязвил Скальковский и, указывая на Плещеева, добавил: — Я знаю — это дело его рук! Ведь он в вашей власти, что прикажете, то и напишет!

Это был бестактный, публичный намек на то, что Плещеев должен отцу. Отец вспылил.

— Что ж, — ответил он, — не все вам приказывают!

Скальковский покраснел и замолчал. Этот инцидент произошел уже незадолго до смерти Скальковского, когда от его прежнего могущества не осталось и следа. А в свое время самые самоуверенные артисты балета, занимавшие первое положение, по окончании своего номера на сцене с трепетом обращали свой взгляд в первый ряд партера, где в своем постоянном кресле покоилась грузная фигура Скальковского. Если он, лениво глядя на сцену, не спеша аплодировал раза три, хлопнув пальцами правой руки по ладони левой, артист успокаивался — значит, все было в порядке. Это были те времена, когда Скальковский занимал пост управляющего горным департаментом. Тогда он вел себя как восточный сатрап, как маленький Потемкин, в особенности во время поездок на ревизии. В таких случаях он неизменно следовал в отдельном министерском вагоне, обильно снабженном вином, в особенности шампанским, и всяческими яствами. Его сопровождали личный секретарь для дела и какая-нибудь очередная девушка из балета для развлечения. Зачастую приходилось так, что поезд прибывал на Урал рано утром, часов в пять. Предстояла ревизия какой-либо шахты. Осовевший и охмелевший Скальковский, сидя за столом со своим «антуражем» и допивая вино, быстро настраивался на деловой лад.

— Как только приедем, — отдавал он распоряжение секретарю, — немедленно, никуда не заезжая, отправитесь на место и спуститесь в шахту, все осмотрите и немедленно ко мне с подробным докладом!