Ю. Бахрушин - Воспоминания

Любили мы с Кириллом забраться в кладовую во флигеле и разрыть сундук его покойного деда. Тогда на свет Божий извлекались какие-то каски старика времен Николая Павловича и Александра II, его мундиры, треуголки с петушиными перьями, блестящие палаши. Все это мы, великовозрастные балбесы, напяливали на себя и устраивали своеобразный маскарад, который, надо признаться, весьма нас забавлял. Мы даже не смущались в тех случаях, когда за нами вдруг неожиданно раздавался возглас дяди: «Ну и дураки!»

На дядю вообще обижаться было нельзя. Это был один из тех очаровательных людей, которые располагают к себе с первых же слов всякого, кто с ними соприкасается, невзирая на общественное положение и образование. Он всегда был желанным гостем и своих родных, и знакомых, и крестьян, с которыми ему приходилось иметь дело по службе и имению. Человек высокой врожденной культуры, чрезвычайно отзывчивый и чуткий, он обладал исключительным даром добродушного остроумия. С ним было весело всем, и старикам, и нашим родителям, и нам, молодежи. Можно было всегда безошибочно определить, где находился дядя, по раздающемуся смеху собеседников. Это вместе с тем отнюдь не значило, что князь Иван был одним из тех влюбленных в свой дар «остроумцев», которые никогда не могут говорить серьезно или внимательно слушать других. Наоборот, его серьезные разговоры производили тем более сильное впечатление, что они исходили именно от него, человека, от которого привыкли слышать только шутки. Даже нравоучения, которые ему иногда приходилось читать нам, молодежи, никогда не производили на нас тягостного впечатления, так как он в таких случаях всегда говорил с нами безо всякого тона превосходства, как с равными, скорее советуясь, рассуждая, чем поучая, и заканчивал беседу всегда какой-либо остроумной шуткой. В Новоселках я никогда не слыхал о каких-либо недоразумениях с крестьянами, как это бывало обычно в Пчелиновке у Силиных. Оглядываясь теперь назад, прихожу к убеждению, что причиной этих стычек были не крестьяне, а Помещики, которые не понимали подчас крайне своеобразный ход мужицкой мысли.

Тетка Варвара была по своему характеру вполне парой дяде. Рассудительная и очень неглупая, она как-то сочетала эти качества со смешливым легкомыслием и задорной кокетливостью. При первом взгляде на ее лицо с пикантно вздернутым носиком и ямочками на щеках никак нельзя было предположить, что под этим кроется заботливая мать, хорошая хозяйка и любящая жена.

На зиму Енгалычевы обычно переселялись в Москву, где учились их дети, а впоследствии обосновались в Орле, откуда их спугнула революция. Они почему-то решили эмигрировать. Где они сейчас и живы ли — понятия не имею. Знаю, что они скитались по Балканам, а затем переехали в Америку. Вспоминая эту семью, я шлю ей свою благодарную память и глубоко сожалею, что нелегкая занесла их в эмиграцию, где все должно было быть им чуждо и где они никоим образом не могли найти себя, так как и но духу и по мыслям были людьми русскими. Видимо, нашелся в Орле «добрый советчик», который сбил их с толку.

1* Майорат — имение, переходящее в порядке наследования к старшему в роде или к старшему из сыновей.

2* Орест Кипренский. (Примеч. Ю. А. Бахрушина.)

3* Марокен — тисненый сафьян для книжных переплетов.

С наступлением осени наше сравнительно тихое семейное дачное житье, как всегда, уступало место московской сумятице. К этому времени состав наших завсегдатаев, постоянных посетителей субботних сборищ, значительно изменился. Многие выбыли за смертью, другие как-то сами собой отпали. Из прежних неизменными остались В. К. Тру-товский, Н. А. Попов и В. В. Постников.?. Н. Опочинин вообще делался нашим завсегдатаем периодически. В этот период он как раз бывал редко, где-то пропадая, большей частью вне Москвы. Зато взамен выбывших появились новые. Как всегда, отец избирал их из числа людей, преданных делу создания его музея и могущих быть ему полезными в этом направлении. Среди этих постоянных посетителей видное место занимали теперь петербуржцы. Из них особенно близкими нашему дому стали А. А. Плещеев и В. А. Рышков.

Александр Алексеевич Плещеев был прямым наследником литературно-журнальных традиций прошлого века. Барин-сибарит, не лишенный наследственного литературного дара, он часто «шалил пером». К этому занятию принуждало его не столько призвание, сколь родство — он был сыном известного поэта?.?. Плещеева. От своего знаменитого отца вместе с несомненным талантом он унаследовал и природную лень, и легкомыслие, и редкую незлобивость и доброту, и безалаберность, и беспечность. Оставаясь журналистом, кем-кем только он не был на своем веку-и актером, и чиновником, и редактором, и коммерсантом — всегда неудачно. Он вечно был в долгах и без денег. Не раз он прибегал к займам у моего отца. Отец, с присущей ему бесцеремонной откровенностью, говаривал при этом: