Валентина Мухина-Петринская - Король трассы

- Подумай, Зиновий,- вполголоса сказал Костя.- Мы пойдем... докторша долго не велела быть... ты - подумай!

Они ушли, ступая на цыпочках, зная, что все уговоры бесполезны. Опять приходили врачи, сестры и что-то делали с Зиновием - новокаиновую блокаду, уколы, накладывали повязки с антисептиками и антибиотиками, но все это был паллиатив, как сказала Александра Прокофьевна, потому что руки уже были мертвы. И, если мертвое не удалить, оно убьет живое.

...Это была какая-то пытка: люди шли и шли, и все уговаривали Зиновия, чтоб он согласился дать отрезать руки. Наконец Зиновий не выдержал.

- Миша, скажи им, что я сплю, не могу больше!

Я вышел в коридор и попросил сестру не пускать к нему посетителей.

- Как там Клоун? - спросил Зиновий, когда я вернулся.

- Шок проходит, а ноге нужен покой.

- Навести его.

- Так я утром был у него.

- То ж утром... сходи сейчас!

Я пошел в палату, где лежал Клоун. С ним было еще трое больных. Разговор шел о Зиновии. Клоун лежал лицом к стене. Я присел к нему на койку.

- Спит,- сказал один из больных. Но Клоун не спал. Он плакал.

- Нога болит? - спросил я вполголоса.

__ Разве я о ноге! - с отчаянием сказал бедняга.- Как мне теперь жить, если он умрет... из-за меня!

- Ты ни в чем не виноват, Петя. Если бы Глухов не сбежал... Врач так и сказала: кровообращение было нарушено, а тут мокрый снег и ветер.

- Потому что нес меня!!! Я не смею к нему зайти. Хотел давеча и не посмел.

- Заходи, он о тебе спрашивает.

- Не смею!

Я успокоил Клоуна, как мог, и вернулся к Зиновию. Он стоял у окна. Опять вечерело. Окна палаты выходили на тайгу. Качались от ветра сосны, с них сыпался снег.

- Ну, что? - спросил он, обернувшись.

- Ты ляг,- посоветовал я. Зиновий сел и пытливо посмотрел на меня.

- Миша! Дай мне слово... Дай слово, что, если я впаду в беспамятство, ты не дашь мне отрезать руки!

- Без твоего согласия не имеют права!

- Но ты дай слово. Дай слово! - Он начал волноваться, и я был вынужден дать слово.

Николай Симонов, Костя Танаисов, цыган Мору и остальные, выйдя из больницы, не успокоились. Они долго советовались, спорили, а потом решили, что только один человек сумеет убедить Зиновия - это Таня Эйсмонт. И всей гурьбой отправились к ней на квартиру. Костя рассказал мне подробно, как было дело. Таня сама открыла им дверь и как будто испугалась. Она пригласила всех в комнату, предложила сесть, но никто не сел, даже она сама. Симонов объяснил ей, чего от нее хотят.

- Я не могу...- прошептала она.

- Почему?

Таня совсем растерялась и лишь пожала плечами.

- Я не могу видеть... мне страшно...

В ее глазах застыл ужас. Ребята в недоумении смотрели на нее. Симонов, решив, что Таня просто его не поняла, снова попытался ей растолковать.

- Он же умрет, если не сделать ампутации. Вас он послушает...

- Меня? Но почему? Тогда Симонов брякнул:

- Потому что он вас любит!

Таня прижала ладони ко рту и даже попятилась. Она вся дрожала.

- Нет, нет. Я не могу. Оставьте меня, пожалуйста!

- Почему нет? - закричал вне себя цыган Мору и бросил оземь свою шапку.- Такой человек пропадает! Разве тебе не жалко? Скажи ему: замуж за него пойдешь - и Зинка жить захочет. Уговори его. А еще образованная!

Тут загалдели все, кто во что горазд. Только Симонов молчал. Он все понял.

- Тебя одну послушает!

- Почему не невеста? Невеста!

- Поправится - и поженитесь.

- Все на свадьбу придем.

- Как его одного оставишь?

- Парня спасать надо.

Эту дикую сцену прекратил Костя.

- Пошли отсюда! - заорал он. Строители сразу замолчали и, теснясь, стали выходить в дверь. Симонов выходил последним и обернулся:

- Дешевка!

Ночью начался бред. Зиновию казалось, что он в своей деревне, на Рязанщине, будто они с отчимом идут ловить рыбу.

- Хорошо-то как! - твердил он, улыбаясь запекшимся ртом.- Какая заря! Смотри, рыба играет...

Но вскоре его начали мучить кошмары. Будто он должен был пройти каким-то огненным коридором и доказывал посылавшим его, что сгорит.

- Какой длинный...- в ужасе шептал он, мечась по подушке.- Как долго! Сколько еще идти?

Возле его постели собрался консилиум. Вызвали хирурга из Красноярска, но он не мог прибыть из-за нелетной погоды: снова пуржило.

- Ампутировать надо немедленно, или будет поздно,- решил консилиум. Вызвали Сперанского.

- Надо делать ампутацию! - заявил он.

- Но больной категорически возражал! - несмело сказала молодой врач. На гидрострое все врачи были женщины.

Я никому не сказал, что дал слово Зиновию не допустить ампутацию. Какое это имело значение, что я не сдержу слово, перед лицом такой беды! Речь шла о его жизни. Я вдруг подумал, что жить все-таки надо. Умереть успеешь. И он не может умереть вот так нелепо...