Валентина Мухина-Петринская - Планета Харис

- Как?

- Прежде всего я попрошу его поискать, нет ли еще появившихся вторично... из другого времени или из нашего, но... например, двойника.

- Вы один к нему пойдете?

- Если согласны, пойдем вместе. А сейчас... уже поздно. Вы, вероятно, хотите спать.

- Нет. Но действительно поздно. Идите. Пожалуй, я провожу вас до ворот парка. Хочется пройтись перед сном.

Мы вышли в парк. Я взял Ренату под руку.

Ночь была темная, дул влажный ветер, принося с собой капли дождя. Хрустел мокрый гравий под ногами. Шумели деревья. Остро пахло травой, листьями. Скоро пойдет дождь. Рената проводила меня до ворот парка. Затем я проводил ее обратно до дома.

Прощаясь, я задержал ее руку в своей и сказал то, о чем я смутно думал весь вечер, хотя говорил о другом.

- У человека бывает как бы две жизни. Та, которой он живет, и та, которую он мог бы прожить, если бы он мог полностью реализовать свои способности и мечты. Это не моя мысль, но она меня глубоко поразила. Подождите, это у меня записано в блокноте...

Мы вошли в освещенный подъезд, и я, достав блокнот, прочел ей возле лифта слова, выписанные мною из тоненькой книжки очерков одного талантливого журналиста семидесятых годов прошлого века. Что-то в них потрясло меня, и я выписал дословно: "У человека две жизни: та, которою он действительно живет, и та, которою он мог бы жить. Нереализованная, непрожитая жизнь эта каким-то образом отражается на жизни действительной. И чтобы до конца понять человека, надо представить себе, как он мог бы жить, попади он в совершенно другие обстоятельства..." Правда, хорошо сказано?

- Очень. Очень хорошо!

- Что же вы будете делать во второй своей жизни? Рената не то полушутливо, не то торжественно подняла кверху руки.

- Я буду писать поэму, я уже пишу.

- О чем?

Рената слегка смутилась.

- Не знаю почему, но... понимаете, меня это переполняет. Я пишу поэму о... космосе. О трепещущей былинке в межзвездных безднах - Человеке. О чудных и непостижимых цивилизациях, с которыми он столкнется в своих поисках Вечности. Может, это слишком дерзко, но я... Я... вижу это, даже закрыв глаза.

13

ЧЕРЕЗ СТО, ЧЕРЕЗ ТРИСТА ЛЕТ

Аз семь ритор, не философ... простец человек и зело исполнен неведения.

Аввакум

Незаменим

академик Ландау.

Незаменима

и окрылена

резкость

конструктора

Королева!..

Даже артисты

цирков бродячих,

даже стекольщик,

даже жестянщик,

кок,

над которым не светятся

нимбы.

незаменимы.

Незаменимы...

Роберт Рождественский

Благожелательно и заинтересованно Ермак Станиславович выслушал меня и Ренату. Ни малейшего следа недоверия. Не ошибся я в этом человеке - родном дяде Вики.

Мы сидели в его кабинете, в Институте Личности на Чистых прудах.

- Приходилось ли вам сталкиваться с чем-либо подобным? - напряженно спросил я.

- Да. Недавно,- подтвердил Ермак, разглядывая Ренату. Я вскочил со стула.

- Успокойся, Кирилл,- заметил Зайцев.- Три случая, кроме ваших...

- Кто? Что вам об этом известно?

- Только успокойся, а то я отложу разговор. Ну ладно. Ты сядь... Так вот, случай первый. Ко мне обратился врач из Института психиатрии Валерий Тер-Симонян, такой симпатичный молодой человек, с мышлением незаурядным и нешаблонным. К нему в отделение доставили крайне нервного и желчного мужчину, который изъяснялся на чистейшем древнерусском языке семнадцатого века, был одет в сильно поношенный кафтан и назвал себя протопопом Аввакумом.

- Что?!

- Да. Аввакум. Вот так. Тер-Симонян не то что поверил ему, но многое в этом случае не объяснялось... Он не стал обращаться со своими сомнениями к главному врачу, а пришел ко мне. Тер-Симонян принес с собой одежду Аввакума, его обувь, документы, письма и просил меня, чтоб я от своего имени установил лабораторным путем - фальсификация ли это или...

- Ну и что?

- Семнадцатый век!.. Но этой материи, этой бумаге не триста лет, а самое большее - несколько месяцев.

- Так фальсификация?

- Нет. Я этого не сказал.

- А что же?

- Как будто протопопа перенесли во всем его одеянии из семнадцатого века. И документы - подлинники. Свежие подлинники, если так можно выразиться.

- Что же теперь будет с Аввакумом? - вмешалась Рената.- Неужели будут его держать в больнице? Это жестоко.

- Вопрос очень сложный. Мы с молодым доктором рядили так и этак. Все осложняется тем, что протопоп очень упрям, крут и не согласен "отречься" ни от своего сана, ни от имени. Кроме того, его же нельзя оставлять одного, с ним должен быть специальный человек, иначе... его опять доставят в лечебницу.