Валентина Мухина-Петринская: Смотрящие вперед

Чаще всего разговоры велись о Каспийском море. Море было страстью нашего гостя, Мальшет пересек его вдоль и поперек много раз и так интересно рассказывал о своих путешествиях. Если бы он только не употреблял непонятных слов: трансгрессия, регрессия моря... Они мне запомнились, я долго ломал себе голову над тем, что бы это могло обозначать, и, не выдержав, спросил Мальшета. Мы только что поужинали и еще сидели за столом, отец курил.

- Наступление и отступление моря,- коротко пояснил Мальшет.

- Значит, теперь у нас ре-гре-ссия? - подумав, спросил я.

- Да. Ты же видишь, море отступает с каждым годом.

- И они вечно сменяются, эти... регрессии, трансгрессии?

Мальшет рассказал о колебаниях уровня Каспия. Как я понял из его слов, Каспийское море со времен глубокой древности то медленно наступает на сушу, затопляя острова, поселения, целые города, то катастрофически отступает, и тогда пересыхают протоки - пути рыб, обнажаются береговые уступы, приморские селения рыбаков оказываются далеко на суше, и ловцы уходят (как у нас в Бурунном!).

- Значит, море еще вернется? - волнуясь, спросил я. - Несомненно.

- Вернется, а потом снова уйдет...- протянула сестра.

Мальшет взглянул на ее погрустневшее лицо и невольно усмехнулся.

- Так будет до тех пор, пока не вмешается человек,- серьезно заявил он.- Человек будет регулировать уровень моря. Мы обуздаем Каспий.

- Разве Каспий обуздаешь...--с сомнением протянул отец.

Мальшет взглянул на него.

- Надо перегородить море дамбой! - вдруг сказал он и впервые покраснел почему-то.

Отец рассмеялся: дескать, вздорная это чепуха или шутка? А у меня отчаянно заколотилось сердце. Я понял, что это заветная мечта молодого океанолога. Словно приоткрылось окно в чужой, заманчиво притягивающий дом, и я мог заглянуть в него.

Так вот он какой - Мальшет. Человек, мечтающий перегородить море дамбой.

Мы с Лизой невольно переглянулись, как всегда подумав одно.

- Каспий не перегородишь - сердитое море,-уверенно возразил отец, и от этой уверенности лицо его приняло почти самодовольное выражение,разбушуется, снесет любую дамбу.

Филипп Михайлович как-то странно посмотрел на отца, улыбаясь своей мысли.

- Первый оппонент,- пробормотал он,- сколько их еще у меня будет... И все же - мой ли проект... или другой какой, но уровень Каспия будет регулировать сам человек!

Мальшет часто расспрашивал о нашей жизни. Особенно его заинтересовала и вызвала глубокое сочувствие история гибели нашей матери. Рассказывала ему Лиза, я лишь вставлял иногда слово-другое.

Вот как это случилось, что мы потеряли свою мать.

Когда отец ушел на фронт, мама заменила его в море. Все женщины заменяли тогда своих мужей, кроме матери Фомы Шалого. Но об этом позже. В море выходили женщины, старики и мальчишки. Я тогда был еще совсем мал. Ловили они частиковую рыбу, осетров, севрюг. Зимой ходили и на тюленя. Мы редко видели свою мать. Она приезжала измученная, продрогшая, озабоченная. Приласкает меня наспех, сделает что необходимо по дому, немного поспит и снова в море. Лизонька помогала ей, как умела, я тоже.

Мы всегда, бывало, всплакнем, когда мама уедет. Немецкие самолеты ежедневно обстреливали мирные реюшки из пулеметов, сбрасывали бомбы, хитро раскидывали мины. Смерть грозилась из-за каждой тучки, которая вот-вдруг выросла и обернулась вражеским самолетом. Тяжелый в те годы был промысел, даже и для мужчины.

Мать у нас была сильная и здоровая, веселая - никогда не унывала, не жаловалась на судьбу или на людей. Даже когда неудачи преследовали ее или угнетала тревога за отца - письма приходили плохо. Всплакнет втихомолку и опять улыбается, песни поет. Она была мечтательница, любила рассказывать. Лиза помнит много морских легенд, которые нам рассказывала мать в бурные осенние вечера, когда рыбаки отсиживались дома. Вот кто действительно любил море - наша мать! Однажды мать сказала:

- Умирать никому не хочется, но ведь смерти не избежать! Я хотела бы, когда придет мой час, умереть не в постели, измученная долгой болезнью, а в море. Слишком рано сбылось это ее желание... Море тогда еще не ушло так далеко, и мы всегда ходили встречать маму на берег. Пошли мы и в тот роковой день, 20 апреля 1945 года.

Реюшки должны были возвратиться еще рано утром, но уже давно прошел полдень, а их все не было. И все-таки мы еще не очень беспокоились: рыбаки часто задерживаются в море...

Помню, словно это было вчера, как рябила зеленоватую воду легкая моряна, а солнце сверкало на гребнях волн. На ослепительно ярком песке лежали перевернутые вверх дном свежеокрашенные суда. У берега покачивались десятки бударок, блистающих осмоленными бортами. Развешенные на берегу для просушки рыбацкие сети тяжело покачивались от ветра. Как я любил их запах, соленый и терпкий!