Геннадий Тоболяк - Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят!

– Так что же делать? – спрашивал переводчик Хаким. – Как поменять голубые глаза на черные, серые, карие, как у афганцев? Скажи, Микаладзе, если знаешь, а если не знаешь, лучше молчи – и без тебя на душе кошки скребут.

– Ну, с богом, поехали! – говорил я, усаживаясь в машине на переднее сиденье. Следом за мной занимали места переводчики Ахмет и Хаким, оба в афганских национальных халатах, истинные мусульмане, садились степенно, в азиатском поклоне и со стороны могло показаться, что в «Мусомяки» живут религиозные деятели Кандагара, а не разведчики, от действия которых стоит шум и треск по всему Кандагару.

Водителю Саше Григорьеву переводчики подарили свой халат, и он полностью вписывался в общий настрой религиозных деятелей, проводящих все время в молитвах и в разучивании глав Корана, меньше всего думающих о хлебе насущном, больше о вере. Пример более молодым мусульманам показывал сгорбленный годами седой старец с длинной, ухоженной бородой, передавал свои знания и веру в Бога более молодым своим коллегам, стараясь ничего не забыть, все донести людям и не зарыть свою неуклонную веру и знания в землю.

Так, возможно, могло показаться со стороны, но так ли, как мы думали? Мы своими нарядами хотели обмануть афганцев, истинных мусульман, но росла тревога, правильно ли мы делаем, возможно, зря теряем время на маскарад? Может быть, в хаосе обстановки в Кандагаре нас могли принять за религиозных деятелей Афганистана, но сами-то мы знали, кто мы. Обмануть себя было невозможно, как и обмануть растревоженную душу в спектакле ужасов, где льется море крови, слез и горя. Мы, разведчики, делали вид, что ходим по земле Афганистана уверенной походкой, спокойно, как ни в чем не бывало, но это не так.

Нам не чужды переживания и чувство страха за свою жизнь. Мы продолжали ходить, как артисты цирка под куполом без страховки и без права на ошибку.

Да, трудное было время. Даже спустя годы не оставляет то, через что нам пришлось пройти и выстоять.

Однако, глядя правде в глаза, следует признать, что без бороды, чалмы, халата было невозможно прожить и сутки в окружении басмачей и их осведомителей, многочисленных эскадронов смерти, рыскающих по Кандагару в поисках врагов ислама, хорошо усвоивших принцип мщения: «Око за око, зуб за зуб».

По информации наших агентов и ценных источников информации, «полковник Генади» стал очень опасен, и было принято решение уничтожить его любой ценой.

За непродолжительный промежуток времени пребывания в Кандагаре я сделался козырной картой в борьбе за власть.

Всякий раз, когда я ехал в автомашине, делал вид, что мне все безразлично, что происходит вокруг меня, какие кипят страсти, закрывал глаза и дремал, вернее, делал вид, что дремал под монотонный гул мотора автомашины. Она от ворот «Мусомяки», набирая скорость, неслась с бешеной скоростью и резко притормаживала на «Дороге жизни», проезжая по колее, разбитой гусеницами танков. Притворялся спящим, проведшим всю ночь в молитве, разговаривая с Аллахом. Сквозь прищур глаз я отчетливо различал лица как нищих, которые уже встречались мне и не сделали никакого вреда, так и новых людей, плохо одетых, но не похожих на нищих. Они словно подкрадывались к машине и заглядывали внутрь, пытаясь узнать, кто едет. Под напором любопытных и смышленых глаз азиатов вся уверенность в том, что халат и чалма защитят меня от пули басмача, улетучивалась, исчезала и мне казалось, что я становился голым королем из известной сказки, меня разоблачили и осмеяли, и на мне нет никакого наряда, я гол как сокол.

– Командир, может быть, хватит так рисковать, – говорили мне Собин и Саротин, – вы стали знаменитым. За вами охотятся, как за волком, а это в условиях Афганистана опасно. Пусть нас переведут куда-то в другое место, здесь мы примелькались.

– Будем работать там, куда нас направили! – коротко ответил я и этими словами прекратил всякую дискуссию о переводе на другую «точку».

Кандагар на глазах превращался в город мертвецов, разрушенные дома напоминали оставшимся в живых, что здесь когда-то жили люди.

Я чаще других выезжал в Кандагар по «Дороге жизни», так и казалось, что я ищу смерти, но смерти я не искал, а хотел устыдить трусов и ободрить колеблющихся в продолжении борьбы. Боялся не смерти, а тяжелого ранения или увечья и втайне мечтал о легкой смерти, если она придет, и о скором возвращении в Россию, но дорога домой все откладывалась, и, кажется, пора было об этом забыть.