Геннадий Тоболяк - Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят!

Михаил Семенович поддержал меня. Стал рассказывать содержание кинофильма, недавно увиденного в Кабуле, с названием «Скованные одной цепью» режиссера С. Крамера.

– В этом кинофильме, – продолжал свой рассказ Михаил Семенович, – есть один очень любопытный эпизод, который я хорошо запомнил, он показателен для афганской действительности – это отношение солдат к офицерам 40-й армии. Известно, что в эти отношения пытаются вбить клин вражьи силы, чтобы подорвать боеспособность армии, посеять панику, неуверенность в своих силах и таким путем истребить 40-ю армию на поле боя с неприятелем.

Анархия – мать порядка, давно захватила Россию, еще со времен Ленина-Бланка, и держит в железных тисках. Но для продолжения анархии нужен отец, иначе кто ее оплодотворит? По отцу будут и дети. Расчет делается на врагов России. Они и пытаются оплодотворить анархию и уничтожить не только 40-ю армию, но и Россию.

– Глубокая мысль, – сказал я, – но все же расскажите о кинофильме «Скованные одной цепью». О чем там речь?

– В кинофильме есть сцена побега двух каторжан, скованных одной цепью, белого и черного. Полицейские не торопятся организовать преследование беглецов, бежавших из тюрьмы, полагая, что на расовой почве они перегрызут друг другу горло. К счастью, этого не происходит, и это главная мысль фильма, что люди должны уважать друг друга, независимо от цвета кожи и своего положения в обществе, жить в мире и согласии.

В афганской войне наши солдаты, как негры, воюют и скованы с офицерами одной цепью, – продолжал Михаил Семенович, – Крамер показал, что стоит одному погибнуть, как другой тоже обречен на смерть. Это должны понимать солдаты и офицеры 40-й армии, иначе – смерть, как приговор за расхлябанность, в чужой стране и на чужой земле.

Михаила Семеновича позвали в кабину пилотов. Чувствовалось по времени, что самолет подлетает к Кандагару. Я с жадностью стал всматриваться с высоты птичьего полета на изуродованную войной кандагарскую землю. Кругом воронки от бомб и снарядов, сожженные дома, деревья обуглены, черные от копоти, людей не видать. Где они? Лежат под многочисленными ритуальными камнями.

Вспомнил, как дед, Баев Илья Васильевич, рассказывал мне в детстве о злодеяниях большевиков в годы Гражданской войны в России, свидетелем этих преступлений он был, раскулаченный трижды.

– Все беды и несчастья идут от большевиков, они провоцируют людей на распри, чтобы в мутной воде хаоса и анархии извлекать пользу.

Так было в России, как говорил дед, так продолжается в Афганистане. Все повторялось один к одному. Были ли мы вправе навязать афганскому народу войну?

Всякая революция и последующая за революцией гражданская война – это несчастье для любой страны. Люди меняются в худшую сторону, ими руководит не разум, а пороки. Это они не сразу осознают, оказавшись втянутыми в разбой и насилие. Как те же «пьяные асы» будут вести себя в России, вернувшись после войны домой? Неужели так же, как в Афганистане? Будут все рушить, жечь, уничтожать, сжигать и ждать наград за свои «подвиги». А ведь у этих «асов» наверняка есть жены, дети, чему они могут научить своих детей, будучи сами не в ладах с законом и совестью?

Из-за потрясений и смуты обнищала и состарилась Россия-матушка, опустилась, как старая голубка, переживая нищету и убогость. Кто поднимет Россию с колен? Вот вопрос.

Там, внизу, была чужая земля, не наша, не русская. Глядя на изуродованную землю, я испытывал непонятную грусть. Вспомнил слова своего деда, Баева Ильи Васильевича: «Не спасет свою душу тот, кто не погубит ее ради других!» «Что же мне делать в Афганистане? Как вести себя на чужбине?» – думал я и не находил ответа. Твердо знал одну истину от деда Ильи Васильевича, что унывать нельзя. Это большой грех.

Трудностей в Афганистане будет немало, но ничего. Выдюжу, не согнусь. Все вытерплю ради России, и как говорил Мольер: «Да, я хочу умереть дома… Я хочу благословить свою дочь».

Из кабины пилотов вышел старший лейтенант Михаил Семенович Собакин. В его глазах, как на небе, светло. Бодро заявил:

– Подлетаем к Кандагару. Будем в аэропорту минут через 10–15. Да здравствует веселье! Да здравствует услад! Долетели, слава богу, нас не сбили басмачи, начало положено, теперь заправимся топливом и в обратную дорогу. Так и живем на нервах. Никуда не деться, война, будь она неладная! Я не трус, но я боюсь умереть на чужбине.

Я ничего не ответил Михаилу Семеновичу, подумал: «Каждому свое по его заслугам». Внизу, под крылом самолета, разливались ручейки по весне. Они, как муравьи, ползли к реке, чтобы прибавить ей силы. Весной все благоухало, природа оживала, независимо от того, идет война или ее нет. Зеленела травка, с гор сбегали шумные ручейки, говорливые и быстрые, как расшалившиеся дети, впадали в реки или пропадали в многочисленных песках, так и не добежав до устья реки.