Лев Безыменский - Будапештская миссия

События военных лет не ослабили внутреннюю подозрительность Верховного главнокомандующего. Миновала критическая ситуация осени 1941 года, когда Сталин был готов поверить даже Черчиллю, умоляя его прислать английские войска на укрепление советско-германского фронта. Или был готов на новый сговор с Гитлером, посылая через болгарского посла Стаменова согласие уступить Украину и Прибалтику, лишь бы вермахт прекратил свое наступление. Но стоило отбить натиск врага, как вернулась старая формула недоверия. Любопытный штрих: когда Сталин в 1941 году посылал одного из своих лучших разведчиков Василия Зарубина на пост руководителя легальной резидентуры в Соединенные Штаты, то Зарубин с некоторым удивлением услыхал в качестве первостепенного задания:

- Следите, чтобы Черчилль и американцы не заключили с Гитлером сепаратный мир и все вместе не пошли бы против Советского Союза!

Эти слова вместе с Зарубиным выслушал и руководитель внешней разведки НКВД - его Первого управления - Павел Фитин. Чему же удивляться, что не только Зарубин, но и вся система резидентов и источников была нацелена на эту задачу? Эта установка, данная в начале войны, действовала все военные годы - и особенно с того времени, когда после сталинградского перелома стала ясной перспектива победы.

Не только Зарубин, но и "кембриджская пятерка" в Англии, советские резидентуры в Анкаре, Софии, Стокгольме получили такие же указания. Справедливости ради надо сказать, что основание для тревоги у Сталина было. Каталог попыток различных групп по обе стороны фронта наладить связь и прощупать возможности компромисса Германии с Западом в 1941 - 1944 годах и особенно на финальном этапе войны поистине обширен и достаточно исследован. Другое дело, что в глазах советских разведчиков и самого Сталина любой зондаж, самой незначительной группы превращался в "сговор правящих кругов". Вполне возможно, что Сталина мучил синдром своих собственных попыток 1941 1942 годов прощупать перспективу компромиссного мира (об этих попытках говорил мне на склоне лет близкий к Сталину Владимир Семенов, крупнейший специалист по немецким делам). Но факт остается фактом: секретные зондажи немецкой оппозиции и многих западных политиков (и авантюристов) имели место и немедля откладывались в досье Лубянки.

Первое из таких сообщений пришло в сентябре 1941 года из Стокгольма, где разведчики-чекисты зафиксировали контакты немецкого генерала Фалькенхорста с англичанами. Видимо, оно и подтолкнуло Сталина дать в октябре указания Зарубину. Ведомство госбезопасности, которое с 1942 года возглавил генерал Всеволод Меркулов, регулярно снабжало Сталина разведданными, причем в подавляющем большинстве это была реальная информация. Особенно старалась в этом деле нелегальная резидентура в США, возглавляемая Исхаком Ахмеровым, завязавшим связи в Госдепе и даже в Управлении стратегической разведки (УСС). Сталин реагировал на такие донесения с повышенной чувствительностью - порой неожиданно. Известно, что когда Всеволод Меркулов и его специалист по диверсиям генерал Павел Судоплатов в 1943 году предлагали Сталину организовать покушение на Гитлера, диктатор запретил это делать:

- Если убрать Гитлера, то придут другие, например Герман Геринг или Франц Папен, способные сговориться с Западом. Пока Гитлер возглавляет рейх, он не пойдет на сговор, и Запад в свою очередь не захочет говорить с Гитлером.

Тем временем Меркулов приносил на стол Сталина новые и новые сообщения о подозрительных контактах в Стокгольме, Стамбуле, Берне, Лиссабоне. Стокгольм занимал в этой игре заметное место. Например, в мае 1942 года чекистская резидентура, возглавляемая опытным разведчиком Борисом Ярцевым (Рыбкиным), сообщила, что в столицу Швеции прибыл из Германии барон Оппенгейм, имевший задание передать англичанам предложение о сепаратном мире. Рыбкин был точен: сегодня документы подтверждают, что визит Оппенгейма не был выдуман, барон действительно имел соответствующее задание адмирала Канариса. Прибыв в Стокгольм, барон действовал умело. Он в юности проходил практику в банке братьев Маркуса и Якоба Валленбергов, с которыми завязал тесные дружеские отношения. Оппенгейм использовал именно этот канал. Тем самым в "черном списке" лиц, подозреваемых в налаживании сепаратных связей Германии и Запада, уже в 1942 году появились имена Валленбергов. Не Рауля, а его дядьев Маркуса и Якоба.

Есть все основания полагать, что для советской разведки это не было новостью. Еще с 30-х годов стокгольмская резидентура вела специальное досье на братьев-банкиров. При этом отношение советской разведки к "дому Валленбергов" было непростым. Было заведено специальное дело. (Об этом мне рассказывал тот же отставной генерал КГБ Павел Судоплатов, с конца 30-х годов служивший в ИНО - так тогда называлась внешнеполитическая разведка НКВД.) Это означало, что собирались всевозможные данные о семье, о всех её членах, их связях, возможностях. ИНО изучало Валленбергов и, конечно, в первую очередь тогдашних руководителей клана - Маркуса и Якоба. Старшие Валленберги приводили аналитиков Лубянки в смущение: с одной стороны, теснейшие связи с Германией и её видными деятелями, с другой - не менее тесные связи с противостоящими Германии западными демократиями. Ко всему этому добавлялись контакты с влиятельными еврейскими организациями, что побуждало вообще считать Валленбергов евреями (так сказал мне резидент ГРУ в Швеции перед войной и в первые военные годы Николай Старостин), а их банк - одной из финансовых основ сионистского движения и заодно - мирового масонства.