Элеонора Павлюченко - В добровольном изгнании [О женах и сестрах декабристов]

Заметим сразу, что Мария Николаевна сгущает краски. Не говоря уже о несокрушимой энергии в личных, семейных делах, Волконская не утратила интереса и к жизни окружавших ее людей, товарищей мужа. Наиболее яркий и убедительный пример тому — участие в трагической истории с вторичным арестом Лунина.

В марте 1841 г. Михаила Лунина, продолжавшего в Сибири «действия наступательные» против властей, внезапно, среди ночи, арестовали и увезли из Урика, где он жил на поселении. Событие чрезвычайное и по его исключительности, и по предполагаемым последствиям. Естественно, что оно вызвало волнения, страхи, опасения, тем более что товарищи Лунина читали, многие хранили его противоправительственные сочинения, а некоторые помогали их создавать.

Известие об аресте Лунина быстро распространилось среди сибирских изгнанников. Вскоре об этом узнали в Москве и Петербурге. Екатерина Федоровна Муравьева с конца марта перестала получать письма от сыновей. «Я писала в Петер[бург], чтоб узнали отчего это, — сообщает она в волнении Н. Н. Шереметевой, — мне отвечали, что письмо есть, но оно остановлено, потому что они пишут, что жалеют об Лун[ине]. В это же почти время проезжал Рупер[т] и уверял меня, что мои все спокойны и один только Лу[нин] и что его дело совсем кончено <���…> А в прошедшее воскресенье 25-го мая я получила письма от Кат[ерины] Серг[еевны] Ува[ровой] и Веры Алексеевны, в которых они меня умоляют как можно скорее приехать в Петербург, не теряя время, и опять повторяют, что письмо ко мне остановлено, и больше ничего не говорят…». [247] ОР ГБЛ, ф. 340 (Шереметевых), М., 6955.

На самом деле Никита Муравьев оказался в самой непосредственной опасности, так как помогал кузену в составлении его сочинений. Однако дело ограничилось арестом П. Громницкого, другого декабриста, секретарствовавшего у Лунина…

…В конце марта в окрестностях Иркутска еще лежал снег, было холодно. Небольшая группа людей в стороне от почтовой дороги поджидала кибитку, в которой увозили из города Лунина. Хотели проститься и надеть на него теплое пальто, в которое Мария Николаевна спешно зашила ассигнации…

Лунина отвезли на верную смерть в Акатуй, изолировали от внешнего мира, строжайше запретили переписку. Волконские, однако, нашли (как и Лунин) верные пути для тайных сношений.

«Его (Лунина. — Э. П.) отъезд нас сильно опечалил, — вспоминала Мария Николаевна. — Я отправила ему книги, шоколад для груди и под видом лекарств — чернила в виде порошка, а в нем несколько стальных перьев, так как у него было все отнято, причем строго было запрещено писать или читать что-либо, кроме Библии». [248] М. Н. Волконская. Записки, 1914, стр. 101–102.

Переписка продолжалась до смерти Лунина в 1845 г. «Ваши письма, сударыня, — писал Михаил Сергеевич, — возбуждают мою бодрость и скрашивают суровые лишения моего заключения. Я Вас люблю так же, как и мою сестру. У нас считается заслугою быть в сношениях с противником власти». [249] Цит. по кн.: С. Я. Гессен и М.С. Коган. Декабрист Лунин и его время. Л., 1926, стр. 280.

И эта заслуга принадлежала двум женщинам — Марии Волконской и Екатерине Уваровой. После смерти Лунина они поддерживали отношения между собой, и не раз Мария Николаевна и ее семья выполняли просьбы сестры Лунина: распорядиться его имуществом (главным образом книгами), поставить памятник на могиле.

И все-таки Волконская сильно изменилась с годами. Еще в разгар своего увлечения ею Лунин писал сестре: «Красивая М… только добрая и прекрасная женщина, которую извело за 13 лет ссылки дурацкое общество», «она далеко не постигает моего тяжелого положения и не знает, что нужно для выхода из него». [250] М. С. Лунин. Общественное движение в России. Письма из Сибири. М. — Л., 1926, стр. 32, 34.

Так было через тринадцать лет. Через пятнадцать, двадцать она все больше устремляется к земному благополучию, и главным образом не для себя, а для детей. Правдами и неправдами определяет сына Мишу в Иркутскую гимназию. Потом вся семья перебирается в город. Иркутский дом (теперь он, как и дом Трубецких, стал музеем) опальная княгиня стремится превратить в первый салон города. И Марию Николаевну мало волнует, что ее муж, князь по рождению, ходивший в смазных сапогах, любивший побеседовать с мужиками о жизни и часто возвращавшийся домой в одежде, пропитанной запахами базара и запорошенной соломой, совсем не подходит к этому салону. Мария Николаевна на свой лад и наперекор мужу устраивает судьбу красавицы-дочери: едва той исполняется пятнадцать лет, выдает замуж за преуспевающего сибирского чиновника Молчанова.