Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

Я начал длинное объяснение в защиту моей невиновности, но он перебил меня:

— Бросьте прикидываться невинным простачком. Или вы всерьез думаете, что вам здесь поверят?

— Но я говорю правду…

— Такая правда нам не нужна. Говорите другую.

— Другая будет ложью…

— Работники НКВД знают лучше вас, что такое ложь и что — правда.

— Следователь Островерхов все время требует от меня ложных показаний. Вы тоже хотите их добиться?

Выпученные глаза Дрейзина слегка покосились на Островерхова. Следователь поежился под их неподвижным взглядом и поспешил оправдаться:

— Я изо всех сил стараюсь получить от него чистосердечное признание. Согласно ваших указаний, товарищ начальник.

Дрейзин перевел глаза на меня и заквакал резко и противно:

— Запомните, подследственный, что НКВД всегда требует у арестованных только правду… Любыми методами..

— От меня ее требовать совсем не нужно. Я повторяю правду на допросах уже несколько месяцев.

— Что же вы повторяете?

— Что я невиновен и, арестовав меня, управление НКВД допустило ошибку.

— НКВД никогда не ошибается…

Это цинично-шаблонное замечание, такое обычное дляэнкаврдистов, вывело меня из остатков терпения. Не в силах больше сдерживаться, я закричал прямо в жабью морду:

— Брешешь ты, жаба проклятая! В вашей подлой тюрьме сидят тысячи ни в чем неповинных людей. Ордена чужой кровью зарабатываете, сукины сыны!

Островерхов, вскочив со стула, шагнул ко мне, но Дрейзин жестом остановил его. В неподвижно-выпученных глазах начальника контрразведки на мгновение загорелись слабые проблески любопытства и сейчас же угасли.

— Та-ак! — квакнул он и желваки за его ушами судорожно задрожали. — Значит, вы серьезно думаете, что на нас можно кричать? И вы думаете шутить с нами шутки и показывать нам фокусы?

— Нечего мне вам показывать, — раздраженно бросил я.

— Так-так, — опять заквакал Дрейзин. — Вы знаете, что такое маникюр? Не тот, который делают дамам в парикмахерских, а наш. Специальный. Для врагов народа.

По рассказам в камере я имел некоторое представление об этом страшном "маникюре". Спазма ужаса сжала мне горло и, вместо ответа, я смог только утвердительно кивнуть головой.

— Ах, уже знаете? Ну, так мы вам его сделаем, — угрожающе пообещал Дрейзин и тяжело, всем телом, повернулся в кресле к Островерхову.

— Какой теломеханик его обслуживает?

— Кравцов, товарищ начальник! — вытянувшись на стуле, ответил следователь.

— А врач?

— Бергер.

— Вызовите Бергера и Кравцова.

— Слушаюсь, товарищ начальник.

Островерхов нажал кнопку на столе и приказал вошедшему энкаведисту позвать теломеханика и врача. Не прошло и минуты, как на пороге кабинета выросли фигуры моих "старых знакомых": равнодушного гиганта с дымчатыми глазами и лошадинолицего человека в белом халате.

— Сделайте ему маникюр! — приказывающе квакнул им Дрейзин.

— Слушаюсь, товарищ начальник! — дуэтом ответили они.

Затем губы Кравцова тихо и вопросительно прошелестели:

— Какой маникюр прикажете, товарищ начальник? Холодный или горячий? И какого размера применить инструмент?

Дрейзин подумал, побарабанил перепончатыми пальцами по столу и приказал:

— Маникюр горячий! Инструмент, на первый раз, среднего размера!

— Слушаюсь!

Врач сейчас же вышел. Кравцов стиснул пальцами мое плечо и, повернув меня к двери, произнес повелительным шепотом:

— Пойдем!

Зябко вздрогнув, я молча повиновался.

Кравцов ввел меня в большую комнату, напоминавшую на первый взгляд инструментальную кладовую. Вдоль одной стены тянутся полки с разложенными на них металлическими инструментами. В другой стене несколько шкафов со стеклянными дверцами. Сквозь стекла видны предметы, похожие на запасные части к каким-то машинам.

Со страхом и внутренней дрожью я смотрю на третью стенку. От пола и почти до потолка ее "украшают" плети, винтовочные шомполы, короткие и толстые резиновые трубки, ножки от стульев, кнуты с железными крючками на концах, утыканные иголками линейки, стальные метры, какие-то обручи с винтами, узловатые веревки и тому подобные вещи. Все это в систематическом порядке висит в веревочных петлях на гвоздях.

В цементный пол комнаты вделаны ножками четыре длинных стола. Над ними возвышаются странные сооружения из стальных стержней и полос, с десятками металлических браслетов, ременных петель и шнурков. В досках столов просверлены дырки разных размеров. Под столами и между шкафами установлены небольшие электрические моторы, на которых лежат аккуратно свернутые в кольца провода. Более дюжины стульев дополняют эту странную обстановку комнаты; некоторые из них металлические с пружинами, кнопками и винтами. Ножки стульев из металла крепко схвачены цементом пола.