Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Урочки! Жулички! Родненькие! Миленькие! Не бейте! Больше не буду!..

Только Федор Гак, Семен Борисович да Яшка не принимали участия в избиении. Я попробовал заступиться за новичка, но сильным толчком локтя в бок староста отбросил меня в сторону и звучно просипел:

— Не лезь, Контра! Ему за дело навешивают. Избиение продолжалось несколько минут, пока Федор не остановил урок. Окровавленный человек, всхлипывая и лихорадочно стуча зубами, пополз в угол камеры. Староста, отхаркнув, метко чвыркнул плевком сквозь зубы на оголенную спину наказанного и произнес сипло, вполбаритона:

— Это тебе, гадюка, на первый раз. А замечу стук — велю дать отбивные по ребрам…

В воровском жаргону имеются десятки определений битья. Навешать, значит побить до крови, но не особенно сильно. Выбить бубну — это уже посильнее, с потерей зубов или повреждением носа. Отбивные по ребрам — избиение с переломом их. Сыграть в футбол — бить ногами, давать по кумполу — бить по голове, посадить в кресло — отбить печень, вложить на совесть — избить до полусмерти или искалечить,

За что же били нового арестанта? Расспросив заключенных, я узнал это во всех подробностях. Оказалось, что он среди уголовников пользуется известностью неисправимого "стукача", т. е. доносчика. Доносы же в уголовном мире квалифицируются, как самое тягчайшее преступление.

В пятигорской тюрьме он сидит почти год и при переводе из одной камеры в другую сейчас же подвергается там избиениям со стороны урок. Бьют его с профилактическими целями; чтобы меньше "стучал"!

— Это же мировой стукач, каких мало. Жить без стука не может. У него такая лягавая душа. Он надзирашке только глазом мигнет, и уже стук получается. Его, суку, каждый день лупить надо, — говорили мне урки.

По национальности новый арестант Иван Силкин был зырянином и до тюрьмы занимался профессией "комика".

На севере Советского Союза, в районе рек Печоры, Выми и Вычегды, расположена Коми АССР. Населяют ее обитатели советских концлагерей и зыряне — охотничьи племена финского происхождения. Последних большевики переименовали в коми, но это название не привившись среди зырян, широко распространилось по концлагерям в несколько измененном виде. Заключенные называют зырян "комиками", а себя "трагиками".

До большевистской революции зыряне били белку, лису, соболя и торговали мехами. Советская власть нашла им более выгодное занятие: превратила их в охотников за человеческими черепами. Долго и тщательно энкаведисты "обрабатывали" зырян пропагандой, деньгами, водкой и угрозами. После этой "обработки" многие зыряне стали охотиться на беглецов из лагерей, подстреливать заключенных, отставших от лагерных этапов или выбившихся из сил на лесных и дорожных работах.

За голову концлагерника такой "охотник" до 1937 года получал 25 рублей, а в последующие до войны годы 40 рублей, но за шкурку убитой им белки пункты "Заготпушнины" платили ему только 65 копеек. Ружья и патроны к ним концлагерное начальство выдает охотникам на людей бесплатно.

Таким-то "охотником "и был в прошлом Иван Силкин. В тюрьму он попал "по собачьему делу". В одном из концлагерей, куда он привез подстреленного беглеца, на него набросилась охранная собака. Зырянин отмахнулся от нее прикладом винтовки, но очень неудачно. Удар пришелся собаке по голове и она здесь же издохла.

За это Силкин получил три года лишения свободы. Отбыв срок в лагере, он вышел на волю, но винтовку ему уже не дали. Как бывший концлагерник, он не внушал теперь доверия энкаведистам. Не зная никакой профессии, кроме охотничьей и "комической", Силкин сделался мелким вором…

Федор Гак каждое утро приказывал уркам бить зырянина, что они и проделывали с удовольствием. Силкин плакал, умолял не трогать его, клялся, что "никогда в жизни не постучит", а после избиения забивался в угол камеры и часами молча сидел там. Его плоское, скуластое лицо было неподвижно, как доска, но глаза, зеленоватые и с крупными кошачьими зрачками, горели злобой и ненавистью.

Урки кивали мне на него:

— Ты зырни на это хавало, в эти кошкины полтинники. Как ему стукнуть хочется. Аж трясется…

Ивану Силкину 26 лет. Он низкоросл, но здоров, жилист и крепко сколочен.

Иногда, правда очень редко, он разговаривает в камере. Это собственно, не разговор, а мечты вслух о прошлом.

— Иду этта я по ельнику. В руках винт. А впереди он. Как волк озирается. Остановил я его и шлепнул с винта. Прямо в глаз… Хорошо! Заработал монету на выпивку.