Луис Фишер - Жизнь Ленина

Лев Троцкий обладал биологическим магнетизмом, возбуждавшим тех, кто попадал в поле его действия, а возбуждение — необходимое условие революции. Троцкий был гением язвительного слова и стремительных доводов. Прошедший школу революционной полемики, учившую бить наверняка, уничтожать, а не переубеждать, он умел бичевать врага как оратор и как писатель. Когда Брест-Литовская конференция предоставила сцену, с которой большевик мог обратиться ко всему миру, эта роль выпала на долю Троцкого, благодаря его литературным наклонностям, сообразительности и внутренней силе. Ему было тридцать восемь лет.

Некоторые говорят, что у Троцкого было мефистофельское лицо. На самом деле у него было смуглое, бледное лицо русского еврея интеллигента, с высоким лбом, полными губами, густыми курчавыми волосами, маленькой острой бородкой, густыми усами и слабыми близорукими глазами за стеклами пенсне. Внутренний огонь придавал ему облик яростного бойца. Он любил схватки и, может быть, сам вызывал их своей необузданной индивидуальностью. Проторенный путь не привлекал его. Когда ему приходилось выбирать между двумя дорогами, он выбирал третью. До революции он попеременно принимал и отвергал Ленина, поддерживал и отбрасывал большевизм, становился меньшевиком и, наконец, отошел от обоих течений и выстроил себе свой собственный политический домик — пока перспектива решительных действий в России 1917 года не привлекла его назад в ряды большевиков. В 1905 году стояла альтернатива: абсолютная монархия или буржуазно-демократическая конституция. Троцкому обе возможности были не по душе, и он выставил лозунг: «Без царя, а правительство рабочее». В дни Брест-Литовска, когда Ленин стоял за мир, а Бухарин — за войну, Троцкий защищал лозунг: «Ни мира, ни войны». На Сталина, с его установкой «или-или», человек, которому никогда не подходило ни то, ни другое, должен был действовать раздражающе.

Троцкий был многосторонен. Погруженный в политические дела, он тем не менее любил литературу. В двадцатых годах многие считали его крупнейшим советским литературным критиком. На поле боя и за штурвалом государственного корабля он читал новые стихи и романы и писал хорошую прозу. Свою историческую деятельность он сочетал с ремеслом историка.

Троцкий не менее Ленина ненавидел капитализм, и классовой сознательности ему было не занимать. Но в своих суждениях о людях он был психологом скорее, чем политиком. В Лондоне, в 1902 году, Троцкий делил кров с Верой Ивановной Засулич и Юлием Мартовым, редакторами «Искры». Засулич, пожилая женщина и бывшая террористка, показалась Троцкому «человеком… по-особенному очаровательным». У нее был верный глаз. Ленину она однажды сказала: «Жорж (Плеханов) — борзая: потреплет, потреплет и бросит, а вы — бульдог, у вас мертвая хватка». «Ему это очень понравилось», — сказала она Троцкому {293} 293 Троцкий Л. О Ленине. М., 1924. С. 13. .

«Однажды, — вспоминает Троцкий, — я употребил выражение буржуазно-демократические революционеры. «Да нет, — с оттенком досады или, вернее, огорчения отозвалась Вера Ивановна, — не буржуазные и не пролетарские, а просто революционеры» {294} 294 Там же. С. 15. . Троцкому такой подход нравился, или, по крайней мере, он его не отвергал. Но Ленин сказал Троцкому неодобрительно: «У Веры Ивановны много построено на морали, на чувстве» {295} 295 Там же. С. 16. . Троцкий понимал ее. «Была она и осталась до конца старой интеллигенткой-радикалкой, которую судьба подвергла марксистской прививке, — писал он. — Статьи Засулич свидетельствуют, что теоретические элементы марксизма она усвоила превосходно. Но в то же время нравственно-политическая основа русской радикалки 70-х годов осталась в ней неразложенной до конца» {296} 296 Там же. С. 15. .

В этом анализе чувствуется некоторое преклонение перед старым идеализмом, казавшимся Ленину неприемлемым. Хотя их имена связаны в историческом определении: революция Ленина — Троцкого, — эти два человека не походили друг на друга. Ленину тщеславие было совершенно чуждо. Троцкий был чувствителен, как примадонна. Ленина вряд ли могли обидеть враждебные выпады. Троцкий от них страдал. Его самолюбие было подстать его способностям. Он подчинялся Ленину, но завидовал ему. В горькие годы ссылки из Советского Союза, вместо того, чтобы находить удовольствие в признании Сталина, что «вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя петроградского Совета тов. Троцкого», он чувствовал, что предыдущие слова Сталина — «Вдохновителем переворота сначала до конца был ЦК партии, во главе с тов. Лениным» — «имеют целью ослабить господствовавшее в партии представление, что руководителем восстания был Троцкий» {297} 297 Троцкий Л. История Русской революции. Т. 2. Ч. 2. С. 408–409. . В поражении кажется вдвойне сладким, когда отдают должное былым победам, и ничье презрение не свирепо так, как презрительность отвергнутого диктатора.