неизвестен Автор - Протоколы заседаний ЦК Партии социалистов-революционеров (июнь 1917 - март 1918) с комментариями В М Чернова

С другой стороны, немалое влияние на ход дел в Центральном комитете играли и личные особенности ряда других его выдающихся деятелей.

Самая крупная после Чернова роль неизменно выпадала на долю Абрама Гоца. Очень многое соединилось для того, чтобы выдвинуть его на первый план. Он был младшим братом рано умершего Михаила Гоца98, очень крупного революционера, одного из основателей и вдохновителей партии, игравшего в ее организации роль как бы "начальника генерального штаба", и в то же время человека редкой души, обладавшего большой личной обаятельностью: он удостоился от такого знаменитого партийного вождя, как Г.А. Гершуни99, почетного наименования "совести партии". Ореол, окружавший память рано умершего старшего брата, бросал отраженный свет и на младшего, который напоминал его многими внешними и внутренними чертами. В эпоху самой ожесточенной борьбы партии с самодержавием Абрам Гоц сменил общепартийную пропагандистско-агитаторскую деятельность на специально-боевую, террористическую деятельность, которая в партийном сознании имела наиболее героическую репутацию. При всем этом Абрам Гоц обладал, подобно брату, огромным запасом энергии и умственной настойчивости, вооруженной большим практическим здравым смыслом и "маневренным чутьем", свойственным политику. От старшего брата его существенно отличал, однако, один привходящий психический ингредиент: известная доля воспитанной в атмосфере политического маневрирования хитрости. В то время как Михаил Гоц подкупал сердца величайшей порывистой непосредственностью и искренностью, Абрам Гоц заменял их большим прирожденным тактом и ловкостью, не исключавшими известной скрытности, и уменьем быть, что называется, "себе на уме". Абрам Гоц умел обращаться с людьми, лавировать, избегать резкой постановки вопросов, сглаживать острые углы, "быть с иудеями, как иудей, чтобы приобрести иудеев, и с язычниками, как язычник, чтобы приобрести язычников"100. В его натуре лежала некоторая намеренная недоговоренность и склонность не выступать с вполне открытым забралом; игру "в закрытую" он предпочитал открытой. Непосредственное ощущение своего подлинного "искусства политического маневрирования" направило одно время этого крупного политического работника в мелководное русло так называемой конъюнктурной политики и даже в еще более мелкое русло политики чисто кулуарной. Результаты большого исторического состязания встревоженных и мобилизованных революцией крупных массовых социальных соединений подменялись при этом закулисным комбинаторством среди репрезентативных фигур; вместо ставки на классы делалась ставка на имена, на персональные амбиции, репутации, симпатии и антипатии. Политика мельчала и граничила с политиканством.

Все искусство политического влияния, организованного давления, заботливой психологической обработки затрачивалось на то, чтобы склонить Керенского идти не тем путем, какой подсказывается ему его своенравной мечтой превратиться в суперарбитра всех противоречивых течений и тяготений внутри революции, а тем, который дает возможность наиболее полного использования его влиятельности и популярности партией; а через Керенского найти подходящие крупные персоны буржуазного национал-либерального лагеря, для того чтобы склонить их идти или принимать видимость идущих в ногу с революционной демократией и ее Советами. Из революционера Абрам Гоц превращался в дипломата, в хитроумного политического шахматного игрока, чей успех зависит от уменья до конца разгадать план противника, свой же план замаскировать до полной неразгадываемости. Абрам Гоц неустанно плел эту тонкую политическую ткань -- нити рвались, плетенье распускалось, Абрам Гоц снова связывал концы, чинил, заплетал и продолжал закруглять свое политическое кружево. Происходи все это в нормальное, устоявшееся время, когда течение исторической жизни нашло свое естественное русло, эта работа имела бы, вероятно, свой конструктивный смысл; но в эпоху революционного половодья она поражала своей бесплодностью и сгущала вокруг себя атмосферу нетерпения. Предаваться ей значило дразнить массовую стихию, и без того доведенную почти до белого каления.

Основным помощником в деле аппаратной обработки партии был В.М. Зензинов -- типичный образец партийного бюрократа или "делового министра", как его когда-то прозвали в кругу близких друзей. Он, действительно, соединял в себе многие отличительные достоинства партийного "чиновника от революции". Чрезвычайно усидчивый, настойчивый и уравновешенный, умеющий терпеливо "бить в одну точку", без творческих дарований и синтетического ума, "кусочный политик", он органически отдалялся от всего, что отдавало "крайностью", и столь же органически тяготел к какой-то достаточно неопределенной "золотой середине". Ничто у него не выходило талантливо, но все выходило прилично, умеренно и аккуратно. Внутренняя сухость и холодность смягчались в нем внешней сентиментальностью, а педантизм воспитанностью, выдержкой, хорошими манерами и подчеркнутой изысканной корректностью. Он происходил из хорошей, культурной крупно-коммерческой среды и в общении с людьми буржуазных партий производил впечатление почти своего, и во всяком случае не вносящего диссонансов человека comme il faut101, достойного всякого уважения. У него не было никаких возмущающих течение его общественной работы, сильных индивидуальных страстей, и он пользовался поэтому репутацией безупречности, политической выдержанности и преданности партии. Это был блестящий образец политической посредственности -- большого человека на малые дела. В деле непосредственного руководства партийным аппаратом он был незаменимым и неподражаемым.