Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

На плату я согласился по 250руб. в месяц, как вообще врачи СССР получают в экспедициях Академии Наук. На меня же в дороге было возложено ведение путевых журнальных записей, расплата за поставляемое в пути продовольствие и караван. Все разговоры с властями и местными людьми вел секретарь миссии (а не экспедиции), старший сын профессора, магистр востоковедения и восточных языков (монгольского, тибетского, китайского и индустана) Юрий Николаевич Рерих. При выезде профессор сказал мне, что в Москве он выхлопотал наконец, благодаря любезности нашего правительства, советский паспорт, что его чрезвычайно радушно и высокомилостиво встретили и отнеслись к нему, был в восторге от виденного в Москве вообще образцового порядками, в частности, во время случившихся в то время (кажется, июнь 1926 г.) похорон тов. Дзержинского, произведших на него огромное впечатление выдержанной стройности и могучего величия скорби и мощности. Присутствовал я и при получении в Урге любезной и сердечной телеграммы от нашего правительства, после которой разрешились все трения с транспортом, который, правда, и по-моему, было очень трудно так быстро и в таком количестве предоставить из Урги — было пять больших дорожных автомобилей. Когда мы выехали из Урги и потом, в дороге, у меня было представление, что на профессора возложено Москвой, с одной стороны, какое-то важное поручение в Тибет, с другой стороны, Музеем Рериха или же обществом друзей этого музея в Нью-Йорке был привезен большой американский флаг и был в Урге заготовлен большой танк Шамбалы на древке. Было сказано в пути, что по буддистским странам придется идти как буддистам, в Тибете — под знаком Шамбалы, в других же под американским, что советского паспорта нельзя показывать — были от монгольского Г.В.О.61 выданы монгольские удостоверения. Кроме того, для стран китайского влияния у профессора Н. К. Рериха были из Москвы (вероятно, из китайской миссии) письма Фын-Юй-Суну (ФЕНГ) и другим властям (какому-то Дар-Таю или Ду-Ту, не знаю кому); а мне было выдано профессором особое удостоверение от него как начальника экспедиции, по-английски, для китайских властей, что я — доктор, вхожу в состав его экспедиции или миссии — оно в делах у Вас, я тщательно всегда хранил все документы, так как привык к порядку в своей жизни холостяка, привычек домашних своих не изменил и после революции.

От пограничного в Северной Монголии (далее идет так называемая Внутренняя Монголия, китайская) монастыря Юм-Бейсе мы уже шли на 41 верблюде караваном, так как там начинались пески великой пустыни Гоби, до Шибочена, это остановка у речки того оке названия, где имелось несколько монгольских юрт и был китайский старшина монгол Ма-чен. Дальше караванщик не вез, так как начиналась (конец мая) линька верблюдов, они слабеют и не идут. Тут в первый раз в лагере у речки, в небольшой отдельной палатке был устроен в наглядность и назидание, так сказать, местному населению, приезжавшему иногда издалека, с которым приходилось считаться, так как дальше от него зависела помощь, храм Шамбалы со священными изображениями по бокам и как бы престолом, что ли, где стояли священные бронзовые изображения и принадлежности буддистского служения. Иногда там служили, вернее, сидя на корточках, нараспев, однообразно читали священные молитвословия наши караванщики-ламы под управлением ламы Малонова, который говорил, что он был раньше в Ленинграде, в бурятском дацане, в Старой Деревне, и что он знает тибетский язык. Здесь мы стояли около месяца, потом нас Ма-чен перебросил за пять дней пути вперед к горам Гумбольдта в Шарагольчжи (это пастбище, куда едут ближайшие монголы, когда в Шибочене или других местах высыхает или кончается трава). Здесь был также устроен в палатке храм Шамбалы (и ламами-караванщиками под руководством ламы Малонова, и мы помогали понемногу, собирая булыжник), устроен был так называемый субурган. Монголы-кочевники стояли далеко от нас за рекой, было лишь две юрты в полуверсте от нас. Сюда приезжал Ма-чен со старшинами и духовное лицо, вроде цайдамского благочинного, который и «освятил» субурган. Приезжали также какие-то китайские таможенные власти, которые содрали с нас пошлину за купленных животных каравана. Профессор показывал им вышеупомянутые рекомендательные письма к китайцам. Сюда оке являлось и «посольство» мелкого владетельного князька цайдамского, монгола Курлак-бейсе, зависящего от влияния Сининского амбаня (Кукунорской области) и в духовном отношении — от Тибета. Он предлагал, если нужно, свою помощь верблюдами для каравана, но были уже закуплены свои животные, и дело ограничилось обменом взаимными любезностями. Здесь стояли до 19 августа 1927года, подкармливая животных и ожидая окончания линьки их и прекращения монсунов (ливней). Перейдя хребет Гумбольдта и Риттера, в Цайдаме мы встретили тяжко больного чиновника из Лхасы Чимпу, которого взяли на свое попечение, обещая довезти до тибетских властей и рассчитывая, при сношениях с ними, на его авторитет и помощь. По его совету было сделано желтое Далай-ламское знамя с надписью по-тибетски «Великий держатель молнии» (один из титулов Далай-ламы), которое следовало впереди.