Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Не далее как вчера Брембек сообщил Ивану Ивановичу о том, что в спецотделе вопрос об экспедиции в Тибет решен, его одобрил нарком иностранных дел Чичерин, дело за окончательным оформлением необходимых документов.

И вот приказ — срочно явиться на кунцевскую дачу. Бориса Петровича Брембека требует к себе «Хозяин». Была ночь с 27 на 28 июля 1925 года.

Ворота распахнуты. Медленный проезд по липовой аллее, над которой густые кроны старых деревьев образовали крышу.

У правой веранды стоит черный «Роллс-Ройс», похожий на огромного тюленя.

— Он уже здесь! — невольно вырывается у Бориса Петровича.

— Похоже, — Иван Иванович тоже в некотором смятении.

— Подождите, — шепотом говорит он, — я сейчас.

В сопровождении двух охранников-грузин он скрывается за тяжелой дубовой дверью.

Борис Петрович остался на крыльце террасы. Ночь была темная, глухая, только ровный шорох дождя вокруг, и слышно было, как по желобам в огромные старые. бочки с медными обручами с крыши стекает вода.

Дверь открылась, и появившийся в ней Иван Иванович сказал:

— Идемте.

В большой гостиной за длинным столом под белой скатертью, накрахмаленные края которой на углах стояли парусами, перед яствами и бутылками сидел «хозяин», откинувшись на спинку стула, а позади него стоял молодой человек в белом кителе, смуглый, черноволосый, с салфеткой, перекинутой через руку.

Когда они вошли, Сталин не шевельнулся, не повернул головы в их сторону, сказал глухо:

— Иды, Ваня. Надо будет — позову. И ты, Тамаз, иды. Мы сами справимся.

«Хозяин» и Борис Петрович остались в комнате одни. Шторы были задернуты, но створки рам оказались распахнутыми. Тонкие шторы иногда едва колыхались под дуновением легкого ветерка; слышен был умиротворяющий шум дождя.

— Садитесь, Борис Пэтрович. В ногах правды нет. Вот там, напротив меня.

— Спасибо, Иосиф Виссарионович.

— Кушай, дорогой, что Бог послал. Пэй!

Бог послал много чего, глаза разбегались, но Брем-бек смутно видел яства. Его бил мелкий озноб.

— Спасибо, Иосиф Виссарионович. Ночью я как-то…

— Нет аппетита?

— Да… Совсем нет аппетита.

— Ну хорошо, — непонятная улыбка застыла на лице вождя: в ней смешались сарказм и сожаление. — Побеседуем и в дружеской беседе нагуляем аппетит. — «Хозяин» вынул из кармана трубку и сунул ее в рот. — Расскажите, Борис Пэтрович, об экспедиции в Тибет, которую затеял товарищ Бокий. Попрошу вас поподробней, не пропуская ни малейшей детали. Во времени я вас не ограничиваю.

Рассказ Брембека, перебиваемый вопросами вождя, длился больше двух часов. И когда он был завершен повествованием о том, что товарищи Барченко и Гоппиус отправились на встречу с наркомом иностранных дел Чичериным, «Хозяин», посасывая пустую трубку, сказал задумчиво:

— Очэнь самостоятельный политик Георгий Васильевич Чичерин. Очень. Свою политику на Востоке делает. Ладно… Посмотрим. — И последовало долгое молчание. Вождь поднял голову, и его желтые рысьи глаза уставились в переносицу Бориса Петровича. — Тэперь вот что. Как там у Глеба Ивановича обстоит дело с так называемой «черной тетрадью», которая появилась на свет благодаря гениальному чутью товарища Ленина? — «Хозяин» не смог сдержать усмешки (впрочем, ночной гость ее не заметил: он был загипнотизирован рысьим взглядом собеседника). — Что же вы молчите, Борис Пэтрович?

— Черная тетрадь, Иосиф Виссарионович, самое для меня недоступное в хозяйстве товарища Бокия. Но знаю одно — она есть, по разным каналам он собирает в нее сведения о всех руководителях партии и государства…

— И обо мне? — вдруг перебил Сталин, подавшись вперед и не отрывая взгляда от глаз Бориса Петровича.

На этот раз Брембек выдержал взгляд вождя и спокойно ответил:

— Убежден, о вас тоже.

«Хозяин» рассмеялся, оскалив мелкие, желтые, щербатые зубы.

— Молодэц товарищ Бокий! Очень полезную работу делает для партии и народа. — Он опять погрузился в молчание. — Что же, Борис Пэтрович, — заговорил вождь через несколько тягостных минут, — я вам весьма благодарен за содержательную беседу. — Как ваш аппетит? Нагуляли?

— По правде говоря, Иосиф Виссарионович…

— Нет? — деланно удивился «хозяин».

— Вот если позволите — минеральной водички…

— Пожалуйста, пожалуйста, дорогой!

Борис Петрович начал наполнять большой хрустальный фужер «Боржоми»; бутылка мелко подрагивала в его руке, иногда касалась края фужера, и тогда рождался тихий мелодичный звон. Бокал был наполнен до краев, Брембек пил «Боржоми» с жадностью, большими глотками, и по худой жилистой шее ходил кадык.