Константин Романенко - Спасительный 1937-й. Как закалялся СССР

Дело в том, что еще в начале 1937 года органы госбезопасности Западно-Сибирского края арестовали ряд ссыльных эсеровских лидеров (И.Х. Петелина, B.C. Осипова-Занозина, И.Л. Гороха) и монархистов из числа бывших белых офицеров (М.М. Долгорукого, B.C. Михайлова, Н.А. Эскина). В мае 1937 года УНКВД края начало расследование дела об «эсеро-монархической» организации, руководимой эмиссарами РОВСа и японской разведкой.

В справке от 17 июня 1937 года, представленной начальником УНКВД С.Н. Мироновым первому секретарю крайкома Эйхе, сообщалось, что вооруженной опорой организации должны были стать ссыльные кулаки комендатур Нарыма и Кузбасса (208 тыс. чел.) и ссыльные из «бывших» (5350 чел.). По делу было «арестовано 382 чел., вскрыто агентурно-следственным путем — 1317 чел». 28 июня сотрудники Нарымского окротдела НКВД составили справку на арест членов повстанческой организации РОВСа из 66 чел. Именно в отношении «всех активистов повстанческой организации» Эйхе запросил санкции на применение высшей меры наказания.

И все-таки, что заставило Сталина и его окружение за 16 дней до постановления о досрочном освобождении 55 тысяч заключенных, отличившихся на строительстве канала Москва — Волга, принять решение об учете и аресте «всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников»? Историк Ю. Жуков, опубликовавший этот документ, высказал предположение, что Эйхе «выражал требования значительной группы первых секретарей…» для нейтрализации антисоветских элементов перед выборами. Но, не отвергая принципиально эту версию, укажем, что для начала Большой чистки, а фактически введения в стране чрезвычайного положения, существовали более веские причины, чем мнение секретарей. Дело в том, что именно 1 июля в числе документов, ложившихся на стол Сталина, оказалась запись беседы М.М. Литвинова с послом США в СССР Дж. Дэвисом. В секретном письме наркома иностранных дел сообщалось:

«1. Дэвис начал с вопроса об угле, рассказав мне вкратце суть вопроса. Освобождение нашего угля, как и голландского, от пошлины встречает сопротивление со стороны заинтересованных кругов. Для противодействия этим кругам Хэллу нужно иметь какой-нибудь убедительный аргумент, каковым он считал бы наше обещание повысить наши закупки в Соединенных Штатах Америки с 30 млн. до 40 млн. Дэвис вручил мне при этом записку и некоторые документы для изучения, каковые я переслал тов. Розенблюму».

Но главное внимание Сталина привлекла следующая информация: «2. Дэвис сообщил мне о своем вчерашнем визите к Сигемицу, который он сделал без инструкции своего правительства (курсивы мои. — К.P.). По просьбе Дэвиса я изложил ему нашу точку зрения на конфликт с Японией по поводу островов. Дэвис признал, что на основании данных нами коммюнике у нас получается очень выигрышное дело, и общественному мнению трудно будет не признавать справедливости, разумности и умеренности нашей позиции…

4. Дэвис попросил разрешения поговорить со мною совершенно частным образом от своего собственного имени. Он начал с предисловия о своем восхищении нашими государственными деятелями, достижениями советской власти, нашей силой, энергией и т. п. Когда он уезжал из Москвы 3 месяца тому назад, в московском дипломатическом корпусе господствовало убеждение в абсолютной крепости советского режима, в силе и мощи Красной Армии, в мудрости руководителей и т. д.

Вернувшись сейчас в Москву, он сталкивается с совершенно противоположным мнением, являющимся общим для всего дип. корпуса. Говорят о слабости Красной Армии, о непрочности режима, об ошибках руководства и т. д. Его это не беспокоило бы, если бы это было только мнением дип. корпуса. Однако это мнение в настоящее время распространено также и в Соединенных Штатах Америки. Он просмотрел 40 передовиц наиболее ответственных американских газет, и он там находит выводы, нелестные для нашего режима и для Красной Армии. Послу известно, что такие же выводы делаются в Англии, Франции и в других странах. Беспокоит посла это обстоятельство потому, что сомнения в силе Красной Армии порождают угрозу всеобщему миру.

Конфликт на реке Амуре он также приписывает подрыву престижа Красной Армии. Дэвис поэтому позволяет себе предложить, чтобы тов. Сталин принял какого-нибудь крупного журналиста — американского, английского или французского — и дал ему интервью. Вопросы могли бы быть заранее сформулированы, и дело могло бы быть устроено так, чтобы инициатива исходила от соответственного журналиста. Дэвис полагает, что тов. Сталин путем такого интервью сможет рассеять все сомнения и недоумения и восстановить веру в прочность режима и в силу Красной Армии.