Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

1 FosterE. R.(ed.). 1966. Proceedings in Parliament 1610. New Heaven. P. 191,195.

2 Dickinson H. T. 1979. P. 44.

3 Echeverria D. 1985. The Maupeou Revolution. Baton Rouge, Louisiana. P. 128.

Самой важной проблемой было налогообложение. Абсолютная власть английского короля не предполагала права присваивать собственность подданных. Для этого ему требовалось их согласие, точно так же как и королю французскому. Теоретически постоянная талья возрастала по решению Генеральных штатов 1439 года. Вплоть до революции 1789 года ни один новый налог не мог вводиться без согласия парламентов и штатов в тех провинциях, где они сохранились. 1Историки машинально упоминают о праве французских монархов повышать налоги без процедуры вотирования, 2но при более тщательном анализе тексты авторов, традиционно считающихся авторитетными, не подтверждают этой точки зрения. Воден вовсе не оправдывал невотированные налоги, он их осуждал. Он был твердо уверен, что право собственности неподвластно воле государя. Поэтому обычно историки объявляют, что здесь Воден допускает противоречие. Отнюдь нет. Эта мысль лежит в основе того различия, которое он проводил между монархией и деспотией. Подданные, которых можно лишить собственности, —не подданные, а рабы. Государи, способные пойти на это, — не монархи, а воры.

В XVII веке отдельные авторы исказили мысль Бодена, предположив, что вмешательство в имущественные права подданных возможно, однако ни один из них не был официальным выразителем позиции короля. А Бос–сюэ им был. Будучи наставником внука Людовика XIV и постоянным проповедником в королевской капелле, он стал оракулом «абсолютизма». В том, как он защищал права отдельного человека, не было двусмысленностей или противоречий с основными законами страны, которые не допускали вольностей относительно аксиом королевской власти. Королевский домен не подлежал отчуждению, а порядок престолонаследия — изменению. Божественному и естественному праву (общим соответственно для христиан и для всего человечества) следует повиноваться. Личность и собственность каждого человека следует уважать. 3Всякое наложенное на них ограничение было проявлением произвольного деспотизма, который Боссюэ яростно обличал.

Он выделял четыре характеристики деспотии, этой зловещей трансформировавшейся монархии. «Во–первых, подданные рождаются рабами, настоящими сервами, и среди них нет свободных людей. Во–вторых, никто не владеет собственностью: все принадлежит государю. В–третьих, правитель имеет право распоряжаться по своей воле жизнями и имуществом своих подданных, как принято поступать с рабами. Наконец, нет иного закона,

1 Behrens C. B. A. 1 9 6 2. Nobles, Privileges a n d Taxes in France at t h e end of t h e An-

cien RegimeII Economic History Review, xv. P. 462. 2 Koenigsberger H. G. 1987. Early Modern Europe 1500-1789. Longman. P. 182.

3 Bluche F. 1990. Louis XIV. Basil Blackwell. P. 128-129.

кроме его воли». Здесь так называемый протагонист «абсолютизма» странным образом обнаруживает близость к идеям Локка. Поборник «ограниченной» монархии метал громы и молнии в правителя, наделенного «абсолютной, самовластной и неограниченной властью над жизнями, свободой и собственностью своих подданных, такой, что он может забирать или изымать их владения, продавать, кастрировать или использовать их самих так, как пожелает: они все его рабы, а он — господин и собственник любой вещи; его ничем не связанная воля служит им законом». Разница заключается в том, что Локк создал семантическую традицию, в которой произвол и абсолютная власть отождествляются в понятии тирании: Боссюэ остается верен старой европейской традиции их строгого разграничения. Самовластное правление было благоприятным периодом для уничтожения прав населения. Абсолютная власть, которая вовсе им не угрожала, была призвана защищать их. Если даже из уст его главного проповедника мы не слышим вдохновенного воззвания к «абсолютизму» в обычном понимании, то вряд ли стоит обращаться к кому‑либо еще. 1

Таким образом, права подданных, индивидуальные и корпоративные, признавались так называемой «абсолютной» французской монархией. Верно и то, что теория так называемой «ограниченной» монархии в Англии акцентировала абсолютную власть короны. При Тюдорах и Стюартах королевские прерогативы, как правило, назывались «абсолютными» потому, что они не контролировались и не ограничивались никакой другой властью. В 1565 году сэр Томас Смит перечислил те области, в которых монарх «осуществлял абсолютную власть». В их число вошли право объявлять войну и заключать мир, назначать советников и должностных лиц, чеканить монету и объявлять о помиловании. По словам спикера палаты общин (1571), королева имела абсолютную власть в религиозных делах: это заявление всего лишь подтверждало осуществленную Реформационным парламентом передачу супрематии над церковью королю, а не парламенту. Этот перечень повторил судья Флеминг в ходе дела Бэйта. Он не был единственным, поскольку, например, Кок мог превозносить общее право и при этом говорить о королевской «бесспорной прерогативе, такой, как объявление войны и мира». В дискуссии об импозициях 1610 года Уайтлок утверждал: «Король обладает двоякой властью: одной — в парламенте, поскольку он присутствует там с согласия всего государства; другой — вне парламента, поскольку он один и единственный, руководствуется исключительно своим желанием». Первая подразумевает право издавать законы, в то время как вторая означает наличие королевских прерогатив в делах чеканки мо-