Жан Маркаль: Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота

Итак, рыться в тайнах Ренн-ле-Шато казалось мне несерьезным занятием. Если я и проводил тогда много времени в Монсегюре, то лишь потому, что пытался понять, кем же на самом деле были катары и какая связь могла быть между ними и Святым Граалем. Чтобы исследовать Ренн-ле-Шато, не могло быть и речи. И слава богу! Своей историей о сокровищах Соньера и Приорате Сиона милые насмешники-балагуры произвели такой фурор, что в Ренн-ле-Шато началась настоящая золотая лихорадка: в безлунные ночи в его окрестностях раздавался стук лопат кладоискателей, а на деревенском кладбище прогремело несколько взрывов, учиненных особо неуемными рудознатцами, жаждавшими во что бы то ни стало добраться до знаменитых сокровищ не менее знаменитого аббата Беранже Соньера. Думаю, я правильно сделал, что держался в стороне от всего этого безумия и не обращал внимания на таинственный край Разе.

В своей сумбурной и богатой приключениями жизни я хорошо усвоил одно: не стоит предпринимать каких-либо серьезных действий, если на то не получен «зеленый свет», данный некими таинственными силами, влияющими на ход нашей жизни. Поэтому я не верю в то, что многое происходит «по воле случая». Встречи с некоторыми людьми играют в нашей жизни ту же роль, какую в средневековых легендах играли встречи рыцаря с отшельником или прекрасной девой: они ни в коей мере не случайны, ибо каждая из них знаменует собой новый этап нашего поиска, длящегося всю жизнь. Особенно если главный герой этого «эпоса длиною в жизнь» свободен от догм, предвзятой идеологии, философских школ или политических партий. Я никогда не входил в секты, группировки или братства, у меня никогда не было желания выдавать себя за «гуру» какого-либо учения. У меня не было ни учеников, [5] Разумеется, когда я был преподавателем, их у меня было множество, но это, как мы понимаем, не одно и то же. ни последователей, ни «литературных поденщиков». [6] Хотя некоторые утверждали, что их у меня не менее двадцати. Я никем не уполномочен и никем не завербован. Моей единственной «политической позицией» была и остается честность: я всегда говорю то, о чем думаю или пишу, даже в том случае, если потом приходится признавать свои ошибки. Мой жизненный путь сложился именно так, а не иначе лишь потому, что в нем были «неслучайные встречи». Андре Бретон. Школьный товарищ Жан Катлен. Таинственный Янн-Бер Кербирю, время от времени появлявшийся в моей жизни: никогда не оставляя адреса, по которому я мог бы с ним связаться, он давал мне сведения, на которые я даже не рассчитывал. Женщины, встречавшиеся на моем жизненном пути: подобно знаменитым девам в легендах о Ланселоте Озерном, они озаряли мою жизнь светом, позволявшим мне продолжать «путешествие к центру Земли» — этот свет помогал разглядеть во тьме бездны чудовищных драконов, готовых напасть на меня. И наконец, книги, попадавшиеся мне на глаза именно в тот момент, когда я в них нуждался. Среди них есть и «Сокровище Золотого треугольника» Шомея. Но гораздо более значимой, полной глубинного, скрытого смысла и богатой отсылками оказалась для меня книга Мишеля Лами «Жюль Верн, посвященный и инициатор». [7] Опубликована в 1984 году издательством «Payot» в Париже. Это произведение критика настороженно обошла стороной: возможно, оно показалось рецензентам «вызывающим беспокойство». Конечно, читатель вправе воскликнуть: «Какое отношение к делу Ренн-ле-Шато имел прославленный французский фантаст?» Однако благодаря Мишелю Лами туман, окружавший личность Беранже Соньера и его «проклятое золото», стал понемногу рассеиваться. С этого момента я понял, что должен проникнуть в эту темную тайну.

В Ренн-ле-Шато меня привела дорога из Монсегюра. Я всегда нуждался в «порте приписки», пускай даже временном. Монсегюр был и остается для меня тем чудодейственным источником к которому неизменно возвращаешься, чтобы утолить жажду, когда лучи окситанского солнца иссушают землю, а кровь в жилах словно густеет и замедляет свои ток. Окситания не моя родина, но две женщины, сыгравшие столь значительную роль в моей жизни, родом из этих мест. Они стали для меня той призмой, что преломляла слишком яркий, порой ирреальный свет юга Франции, призмой, сквозь которую я смог понять и принять окситанский край во время своих странствий по его каменистым дорогам. Мон открыла мне Монсегюр, сердце таинственной страны катаров. С тех пор он стал не только предметом моего изучения, но и убежищем, где я чувствовал себя как дома и спокойно работал на лоне природы, которую охотно называл «вагнеровской», хотя нога Вагнера никогда не ступала на землю этого святилища, затерянного на краю ойкумены. Я люблю Монсегюр. Там мои друзья. Там деревенские улочки, укрытые тенью «пога» и его отрогов, застывших в извечной угрозе пронзить небо своими «философско-каменными» клыками. Там библиотека моих друзей Раймонды и Николая Резниковых, в которой я провел столько приятных и полезных часов. Там дремлет погруженная в сумрак старинная гостиница, которой мудро и неторопливо, подобно жрице древнего храма, управляет госпожа Кост, в то время как господин Кост является истинным стражем храма — простите, замка: он знает все его закоулки, каждый его камешек, каждый лучик, пронзающий тьму его древних укреплений. Никогда и нигде я не чувствовал себя так хорошо, столь легко и беззаботно, как в деревне Монсегюр. Как это ни странно, но именно там я написал множество страниц на темы, никоим образом не связанные с этим местом: например, свою книгу «Карнак и загадка Атлантиды». Что же удивительного в том, что Монсегюр стал точкой опоры, давшей мне силы кинуться навстречу миражам Ренн-ле-Шато?