Валентин Бочкарев - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V

Сенатор Каверин в донесении государю от 15 февраля 1813 года говорит: «Внушение неприятеля в занятых им местах по большей части от польской нации» (т. е. поляков, перешедших на сторону Наполеона), «повсеместно между поселянами рассееваемое уверенностью в непринадлежности более России и в неприкосновенности к ним власти помещиков, могло поколебать их умы, отчего некоторые в Смоленской губернии способствовали неприятелю в отыскании фуража и сокрытых имуществ, а другие, сообщаясь с ним, попускались даже на грабительство господских домов. Приписывая сие наиболее простоте и неведению поселян, — продолжает Каверин, — а паче тому, что они оставались без всякого над ними начальства, не приступаю и после необыкновенного такового переворота к явным разысканиям, а паче к строгости в преследовании совратившихся от общего порядка, дабы тем не подать поводу к притязаниям, быв уверен, что кроткие внушения, благоразумные распоряжения начальства, коль скоро водворится оно по-прежнему, откроют собственное их заблуждение» [50]. В мае месяце того же года Аракчеев сообщил Каверину волю государя, «чтобы о крестьянах, которые в бытность неприятеля в Смоленской губернии выходили из повиновения» и совершили преступления, «оставить всякие розыски и дел о них не заводить» (Сенатский Архив). Мы видели, что некоторые помещики уже успели собственной властью жестоко расправиться со своими крестьянами, оказавшими неповиновение во время нашествия французов, но воля государя очевидно относилась к разысканиям, начатым правительственными властями.

Случалось, что высшая администрация получала совершенно ложные донесения о волнениях крестьян [51]. Однако бывали в Московской губернии и действительные волнения крестьян. Так, еще до прихода французов, в апреле 1812 года, получено было донесение московского губернатора, что крестьяне покойного капитана Бориса Шереметева, при выделе волоколамским земским судом указной части его жене, оказали буйство против членов суда: один ударил дворянского заседателя кулаком по голове, другой схватил исправника за ворот, а некоторые вооруженные кольями и рогатинами кричали, что вытаскают всех чиновник из комнаты [52]. Уже после взятия Москвы крестьяне имения Глебово (близ Воскресенска) хотели убить управляющего-француза, хотя он никому не делал зла, опасаясь, что он предаст их своим единоплеменникам; но тот успел убежать. Напротив, в одном имении в окрестностях Можайска крестьяне убили управляющего-шотландца, разграбили, сожгли дом помещика и разбежались по лесам и соседним деревням [53]. В имении гр. М. А. Дмитриева-Мамонова (приятеля М. Ф. Орлова) два крестьянина убеждали товарищей, что они не принадлежат уже графу, так как Бонапарт в Москве, и теперь он их государь [54].

Гр. Ростопчин доносил государю (в сентябре 1812 г.), что и многие другие крестьяне Московской губ., утверждали одни, что они свободны, другие, что они подданные Наполеона. Ростопчин приписывал это влиянию людей, служивших в милиции и возвратившихся домой. В подмосковном имении гр. Льва Кир. Разумовского, в селе Петровском, садовник стал упрекать крестьян в том, что они не стараются исправлять в имении то, что испорчено французами; после того они ночью подожгли огромные оранжереи, в которых, кроме многих других редких растений, было 50 лимонных и апельсинных деревьев, подобных которым не было ни у кого, кроме государя. Напротив, в Горенках, подмосковном имении гр. Алексея Разумовского, известному натуралисту Фишеру удалось, хотя и с большим трудом, спасти замечательный ботанический сад, а помещичий дом пострадал немного. В подмосковном имении гр. Д. Н. Шереметева, селе Кускове, много помещичьих вещей было расхищено дворовыми [55].

У Гжатска (рис. Фабер дю-Фора).

По свидетельству француза, жившего в это время в России и хорошо знакомого с положением крестьян, «до нашествия французов на Москву и после их ухода из этого города, крестьяне сожгли множество помещичьих домов и произвели весьма большие беспорядки с целью добыть себе свободу» [56]. Варадинов, историк Министерства Внутренних дел, отметил, что волнения усилились после 1812 г. [57]Попытку объяснить это явление находим у Н. И. Тургенева: «Когда неприятель ушел, крепостные крестьяне полагали, что своим героическим сопротивлением французам, мужественным и безропотным перенесением для общего освобождения стольких опасностей и лишений они заслужили свободу. Убежденные в этом, они во многих местностях не хотели признавать власть господ… В этом случае правительство, местные власти и даже сами помещики вели себя чрезвычайно благоразумно. Вместо того, чтобы прибегать к силе, этому единственному доказательству рабовладельцев, они пассивно отнеслись к действиям крестьян, отлагая до благоприятных обстоятельств восстановление того, что они считали своим правом. Быть может, и некоторые угрызения совести помешали им свирепствовать [58]против людей, принесших такие жертвы и обнаруживших такую любовь к отечеству. Прошло немало времени, пока первоначальное возбуждение крестьян само собою улеглось, восстановился правильный ход администрации, и все вошло в обычный порядок».