Владимир Николаев - Якорь спасения

После этих статей Аким Востроносов даже в манере держаться заметно переменился. Он перенял кое-что у Кавалергардова, на которого все еще глядел с подобострастием и величайшей благодарностью. С окружающими он стал разговаривать вяловато, смотреть на них снисходительно-сонно, давая понять кое-кому, что они становятся докучны ему. Хотя эту перемену многие и заметили, но приписывали ее нервному переутомлению, сказавшемуся на неокрепшем организме юного гения. И в самом деле, последняя неделя оказалась для Акима самой бурной за всю его еще недолгую жизнь, так что переутомиться и даже надломиться было немудрено.

Сильное впечатление на Акима произвело и то, что простодушный Аскольд Чайников как-то в удобную минуту поведал юному гению о том, что у него действует чудесная машина, которая дала объективную оценку повести "Наше время", и даже продемонстрировал эту машину в действии.

- Так что гениальность твоей вещи установлена объективно, - заверил Чайников, - можешь чихать с высокого дерева на все кривотолки, которые раздаются и будут еще раздаваться. Завистников или желающих козырнуть своим особым мнением всегда полно. Плюй на них и сохраняй полнейшее спокойствие.

Аким подивился машине. На какое-то время, но лишь на самое короткое, даже протрезвел, подумав о том, что ему и в голову никогда не могла бы прийти мысль о подобной машине. И тут же напугался собственной заурядности и даже ничтожеству. Все похвалы показались мелкими и мишурными. Но это длилось очень недолго. Аким решительно стряхнул с себя это наваждение, рассудив вполне трезво: всякому свое - кому-то дано создавать гениальные машины, а кому-то природой назначено творить духовные ценности.

Такие колебания были краткими еще и потому, что окружающие не переставали дудеть о гениальности Акима Востроносова и о том, каким вкладом в духовную жизнь общества явилась его повесть. Ее не только издавали и переиздавали, экранизировали и инсценировали, тут свою мастерскую руку приложил сам Кавалергардов.

Затурканный, замотанный, захватанный жадно тянувшимися отовсюду руками, Аким порой готов был проклясть несносную жизнь гения, убежать куда-нибудь, пожить спокойно никем не узнаваемый и не тревожимый. С какой теплотой он теперь вспоминал тихое и мирное житье в родной Ивановке, куда порой так хотелось вырваться, что, кажется, бросил бы все и пошел пешком.

Что же касается положения Востроносова в литературе и в обществе, то над его упрочением трудились в поте лица Илларион Варсанофьевич Кавалергардов и иные доброхоты, число которых росло. Раз поверив, что Аким гений, Кавалергардов оставался тверд в своей вере настолько, что всякого, кто позволял себе находить даже отдельные недостатки в повести "Наше время", а такие отзывы иногда появлялись даже на страницах печатных изданий и порой усиленно циркулировали в кулуарных разговорах, - отмечали, к примеру, и подражательность, и недостаточную для эпохального произведения, каким, по их мнению, должно быть творение гения, глубину исследования современной эпохи, находили и другие недостатки, - так всех этих критиканов главный редактор "Восхода" зачислял в разряд личных врагов.

Быть благодетелем, бесспорно, лестно. Общественность умеет это ценить. Не остались неоцененными и благодеяния Иллариона Варсанофьевича. В статьях, прославлявших Акима Востроносова, иные критики не забывали воздать хвалу и Кавалергардову. И это его поощряло на новые благодеяния.

Я уж не говорю о таких пустяках, как внеочередная покупка машины, приобретение по каким-то там нарядам без всякого бегания и толкотни всего необходимого для квартиры и дачи. Это все делал уже не сам Илларион Варсанофьевич, по его поручению такими делами занимался расторопный заведующий редакцией журнала.

Я вижу, как у иного читателя в этом месте округлились и расширились глаза и он, чего доброго, почесывая в затылке, думает: вот житуха, так житуха этому самому Акиму Востроносову. А житуха у него, доложу я вам, и не то, чтобы уж вовсе распрекрасная. Нет, если со стороны посмотреть и не приглядываться пристально, то вроде бы - лучше и не надо. А если как следует всмотреться и вникнуть, то и не во всем, как говорится, сахар.

Во всяком случае, именно так расценили жизнь Акима его родители, когда сын сманил их приехать к себе, уговаривая оставить хозяйство в Ивановке и переселиться к нему хотя бы на дачу. Но старые люди не поступают опрометчиво. Они приехали, посмотрели на житье-бытье родного чада в городе, съездили на дачу, на свой манер перепланировали огород, вскопали землю, поработали всласть в саду, а жить у сына категорически отказались.