Евгений Мариинский: Я дрался на «Аэрокобре»

Я подошел к кучке пепла, наломал стеблей кукурузы и сложил из них небольшую пирамидку.

— Можно уже разжигать, наверное? — спросил я у Королева.

— Да, пожалуй…

Робкий язычок пламени заплясал в пирамидке, потом огонь разгорелся, и сразу стало как-то теплее, веселее на душе. Все потеснее сдвинулись к костру.

— Так полетим сегодня, Виктор?

— Наверняка. Куда только?

— Может, опять сами пойдете? Несколько дней назад полк получил задание подготовить группу для вылета на штурмовку. В группу включили летчиков, имеющих боевой опыт. Это произвело неприятное впечатление на всех, кого не брали на задание.

Тогда вылет так и не состоялся, но опасение, что нас могут не взять и на следующее задание, осталось. Виктор не торопился ответить на мой вопрос. Он уселся поудобнее, поправил бриджи, и я снова, в который раз, задумался, почему Виктор так любит эти брюки. Они ведь достаточно послужили на своем веку, начали даже просвечивать на коленках… Но зато они были темно-синие — остаток довоенной формы летчиков, — модные, с напуском. Виктор тщательно ухаживал за ними, аккуратно штопал малейшие дырочки. Только за коленки он боялся приниматься: слишком уж широко поле деятельности! Да и не было там настоящих дыр. Светятся? Что ж, еще потерпят. И они действительно терпели еще очень долго.

Смуглое, похожее на цыганское, несмотря на курносый нос, лицо Виктора было повернуто к огню. Большие черные глаза его, обрамленные длинными, почти девичьими, загнутыми ресницами, весело улыбались. Из-под темно-синей пилотки с голубым кантом не выбивались, а просто вываливались длинные, слегка вьющиеся черные волосы. Не волосы, а целая копна… По глазам его, по улыбке, чуть тронувшей пухлые губы, видно было, что он прекрасно понимает нетерпение ведомого, хочет по-своему подбодрить его.

— Ты что ж думаешь, мы одни все время летать будем? А вы — смотреть? На одних «старичках» далеко не уедешь. Сегодня всем придется полетать.

К костру подошел командир эскадрильи Архипенко.

— Ну-ка, орелики, быстро наносите ЛБС (линия боевого соприкосновения). Сегодня будем летать на прикрытие, — проговорил он, усаживаясь на свободную банку.

Маленький, остроносый и живой, в своей неизменной кожанке, Архипенко никогда не мог усидеть на одном месте, вечно куда-то торопился, а чаще всего занимался починкой реглана. Если бриджи Королева были предметом зависти, то этот реглан притчей во языцех. Он, наверное, еще до 1941 года отслужил свой срок, и теперь от него отрывались клочья, стоило только Архипенко зацепиться за что-нибудь. Архипенко его не зашивал — нитки не держали перегнившую кожу, — он просто склеивал лоскутки эмалитом.

— Давайте, здеся, перерисовывайте ЛБС, — повторил он, протягивая Королеву карту.

Он почему-то очень любил слово «здесь», вставлял его, где нужно и не нужно, и произносил по-особому — «здеся». К этому все привыкли и не обращали внимания.

Линия фронта оставалась несложной: все время тянулась по левому берегу Днепра, и только на участке от Дериевки до Домоткани красная линия отделяла узенькую полоску правого берега. Несколько расширялась эта полоска в районе сел Мишурин Рог и Бородаевка. Местность, судя по карте, там была низменная, а впереди, перед плацдармом, возвышались холмы.

— Тяжело там пехоте… — вздохнул Королев. — Нужно прикрыть так, чтобы хоть с воздуха не бомбили их. Там же наши люди дерутся…

С рассветом полк начал боевую работу. К линии фронта ушла третья эскадрилья, за ней — вторая. Подошло время вылетать и первой эскадрилье.

Первый боевой вылет. Как много надежд связывали с ним мы, молодые летчики! Но он не произвел особого впечатления. Даже разочаровал. Восемь истребителей пересекли Днепр вместе, в одном строю. Потом группа почему-то разошлась по парам, и я остался вдвоем с Королевым, потеряв остальных из виду. Внизу работали штурмовики. Изредка вблизи проносились истребители, но то были советские машины других типов. Фашисты в воздухе не показывались. Об этом говорило и молчание наземного командного пункта — командир их авиационного истребительного корпуса генерал-лейтенант Утин сидел с радиостанцией на плацдарме, но его позывной — «Гусев» — так и не прозвучал по радио.

С ним была установлена устойчивая радиосвязь. То и дело невдалеке от самолета появлялись белые и черные клубочки. Я догадался, что это разрывались снаряды немецкой зенитной артиллерии, но не обращал на них внимания: слишком уж безобидными выглядели эти комочки ваты. Вот и все… Мне показалось, что мы только начали патрулировать, а по радио уже передали команду идти на посадку. «И это весь боевой вылет?! — огорченно подумал я. — Так всю войну пройдешь и врагов не увидишь…» Хотя понятно, что до конца войны еще ой как далеко… Каждый день я читал в газетах об ожесточенных боях. Но молодость брала свое. Хотелось именно сегодня, сейчас встретиться с фашистами и драться, драться.