Себастьян Хаффнер - Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны

Но разумеется, обещания мира революцией были бы нарушены. В результате Троцкий стал бы вторым Керенским, и большевистская партия в союзе с западными силами и с буржуазной Россией в конце концов сама себя бы не узнала. Октябрьская революция была бы напрасной. Это было то, что отчетливо видел Ленин. Троцкий видел это менее отчетливо. Но со скрежетом зубовным он лояльно придерживался своего тайного соглашения с Лениным; а против обоих вождей партия и Центральный Исполнительный комитет не пошли.

Тем не менее, во всей русской истории едва ли было другое столь же трагически наэлектризованное заседание как это, на котором незначительное большинство Центрального Исполнительного комитета, совершенно буквально под вопли и скрежет зубов в конце концов дало свое согласие на подписание Брест-Литовского мира.

У делегатов, которые расходились холодным и темным февральским утром на исходе ночи, в том числе и у тех, кто в конце концов голосовали за Ленина, было мрачно на душе. Они в конце концов не смогли ничего противопоставить его аргументу, что революцию следует спасти любой ценой. Но у них было разрушительное чувство, что превратили свою страну в жертву, чтобы спасти свою революцию. Да только спасли ли они к тому же этим революцию? В последующие месяцы для этих сомнений у них были все основания.

Что за фантастические события разыгрывались между Германией и Россией летом 1918 года, в краткие месяцы после Брест-Литовского мира и до поражения Германии на Западе, не знает ныне более никто, кроме пары историков-специалистов. В эти месяцы правительство германского кайзеровского рейха спасло жизнь большевистскому правительству России. Правда, то, как это произошло и с какими намерениями, освобождает большевиков от любой обязанности быть благодарными.

Неестественный союз между германским кайзеровским рейхом и русским большевизмом лишь теперь был поднят на высоту и лишь теперь открылся его поистине ужасающий для обеих сторон характер. Когда за год до этого руководство германского рейха «послало» Ленина в Россию, едва ли знало оно, что сделало и с кем оно связалось; когда же теперь оно спасло его правительство от почти неминуемого падения, оно знало это совершенно точно. В то время немецкое решение было еще инстинктивной военной мерой; в этот раз оно было осознанным политическим решением, резко оспариваемым и дискутируемым со всеми За и Против. Прежде от поддержки большевиков не ожидали большего, чем победоносный сепаратный мир на Востоке; в этот раз добивались не больше и не меньше, чем колонизация всей России.

Но давайте расскажем, что же произошло.

Последствия Брест-Литовского мира для партии Ленина и правительства были катастрофическими. В течение полугода между октябрем и Брест-Литовском они добились успеха удивительно легко и почти без сопротивления, и в марте 1918 года казалось, что они уверенно сидят в седле. Пять месяцев спустя их падение казалось неизбежным. В чем была причина этого?

Частично в том, что силы контрреволюции в конце концов преодолели шок от своего поражения и использовали время для своего формирования. Но в основном в том, что национальное унижение и позор, которые для России означал Брест-Литовский мир, изменили настроение народа.

Зимой 1917–1918 гг. ветер дул в паруса большевиков: Россия желала мира — большевики сделали мир; русские крестьяне хотели получить землю — большевики сказали: возьмите её; Советы желали власти — большевики дали им её. Естественно, что при этом они нажили себе смертельных врагов: офицеров старой царской армии, помещиков, вообще имущие классы, буржуазные партии, державы Антанты. Но до тех пор, пока по России проносился шторм революции, который раздували Ленин и Троцкий, все эти враги были бессильными.

Брест-Литовск поменял направление ветра. Страна желала мира — но теперь, когда она увидела облик этого мира, она оцепенела от ужаса. Даже большинство большевиков считали, что этого мира они не хотели. Вместо этого мира они охотнее провозгласили бы «революционную войну». Этого сделать они не могли: у них не было больше армии, как им снова и снова беспощадно внушал Ленин. Русскую армию они распустили. Но даже если они должны были склониться перед железной логикой Ленина, то внутри восставали против этого, они чувствовали себя побитыми, отчаявшимися, сломленными. Партию разрывали противоречия, она потеряла свое воодушевление.