Сергей Кремлёв: Дневники Берии — не фальшивка! Новые доказательства

Поэтому статья профессора Козлова меня, естественно, заинтересовала. В. П. Козлов известен как учёный, специализирующийся в том числе на анализе исторических мистификаций, и я надеялся найти в его публикации весомые «за» или «против». Увы, уже название статьи насторожило, а содержание, скажу прямо, — разочаровало.

Но почему вдруг возникло такое обилие «разоблачительных» «академических» материалов через такой длительный срок после выхода в свет не то что первого, но даже последнего тома дневников?

Не исключаю, что ларчик открывается вот как…

Можно предполагать, что кое-кого встревожил успех дневников у читающей публики (а он оказался налицо!). И вначале официозная, а затем академическая публикации статьи профессора Козлова должны были как-то нейтрализовать то положительное впечатление, которое неизбежно возникает при знакомстве с записями самого Л. П. Берии и усиливается, рискну заявить, после знакомства с той уже абсолютно достоверной исторической информацией, которая содержится в моих примечаниях и комментариях.

В том случае, когда чувствуешь за собой историческую правоту (а я как любой человек, доброкачественно воспитанный советской эпохой, её за собой чувствую), полноценная дискуссия с любым оппонентом не представляет особого труда.

Однако заочная дискуссия имеет ту неизбежную особенность, что требует для обеспечения полноты ответа немалой печатной площади. Ведь для ответа оппоненту вначале надо привести его тезисы, а уж затем их проанализировать. Тем не менее я построю свой непосредственный ответ профессору Козлову именно так, как этого требуют не печатные нормы, а полнота дискуссии, и надеюсь, что читателей, особенно знакомых с публикацией дневников, не утомит объём моего ответа и последующих сопутствующих размышлений.

Текст статьи профессора Козлова приведён по варианту, опубликованному в Интернете (http://rodnaya-istoriya.ru/ index.php/Vspomogatelnie-i-specialnie-istoricheskie-nauki/Istochnikovedenie/ Reabilitaciya-podlogom-kak-v-kino.html).

Ниже текст статьи профессора Козлова выделяется более широкими полями и более мелким шрифтом, все выделения в цитатах жирным курсивом — мои. Поскольку порядок цитирования тезисов и аргументов профессора Козлова строго соответствует структуре его статьи, предметом моего анализа не всегда с первых строк являются самые существенные её места, на что обращаю внимание сразу, дабы не навлечь на себя обвинение в «копании в мелочах».

Статья начинается так:

«Публикация «Личного дневника» Л. П. Берии в трех книгах, казалось, должна была бы стать сенсационным событием в документальном освещении значительной части истории СССР сталинской эпохи… Оказывается, один из ближайших соратников И. В. Сталина вел на протяжении 1937–1953 гг. дневник, называя его « дружком».

Мелочь, но — показательная. У незнакомого с текстом дневников человека такая деталь (дневник-«дружок») может создать облик Л. П. Берии как личности, склонной к неким сантиментам на фоне якобы палачества. Но слово «дружок» по отношению к дневнику его автором употреблено на протяжении пятнадцати лет два-три раза.

Далее:

«Ему (дневнику. — С. К.) он доверял не только свои сугубо личные размышления, но и записи о крупнейших событиях истории СССР, обсуждении и принятии важнейших политических решений, определивших в то время советскую историю, и даже наивысшую государственную тайну страны — создание атомной бомбы».

В своих комментариях я особо подчёркивал, что в тех местах дневника, где ЛИ Берия касается атомной тематики, он весьма аккуратен и, как правило, пользуется иносказаниями или кодовыми обозначениями, и это объясняется особой дисциплиной мышления, которая вырабатывалась у автора дневника десятилетиями.

И вновь — профессор Козлов:

«…Возможно ли такое, задается вопросом публикатор и комментатор «Личного дневника» Берии С. Кремлёв? И дает положительный ответ на этот вопрос, неизбежно возникающий у каждого читателя этого документального исторического источника. И мы должны согласиться с тем, что такая возможность не может быть исключена. Вели же дневники высокопоставленные царские сановники XIX — начала XX в., да и сам последний российский император Николай II не был чужд этому увлечению. Правда, то были в своем большинстве сановники-интеллектуалы, желавшие зафиксировать историю сквозь призму своего восприятия происходившего. А тут всего лишь действительно эффективный «сталинский менеджер», прагматик, думавший больше о цели, нежели о средствах ее достижения, тем более о времени. Да и время было не царское — подобного рода документы (о чем Берия знал не понаслышке), случалось, становились свидетельствами не о времени, а обвинения. Однако все могло быть — терапия души с помощью личных дневников явление известное и независимое от служебной, политической и общественной иерархии их авторов…»