Татьяна Окуневская - Татьянин день

- Танечка, вы пленили еще чье-то сердце! Незаметно посмотрите, я вас поверну в танце: за колонной мужчина с вас не сводит глаз, как Неизвестный в "Маскараде".

Я посмотрела и на мгновение встретилась со жгучими глазами, он откачнулся, спрятался за колонну, и уже тогда мне показалось знакомым это лицо. Я спросила у Бориса, знает ли он человека, стоящего за колонной. Он пошел посмотреть.

- По-моему, это новый министр госбезопасности вместо Берии, но это невероятно, что он здесь. Им в таких местах бывать запрещено. Я, наверное, ошибся, он в штатском...

Да, это он передо мной, только в мундире, холеный, выбритый до синевы, с черными, неприятными, втягивающими в себя глазами. Хочет понять, узнаю я его или нет, делаю вид, что не узнаю.

- Вы знаете, кто я?

- Догадываюсь по кабинету.

- Что с вами? Мне доложили, что у вас очень высокая температура?

- Я болею гриппом.

- Я распоряжусь, чтобы вас лечили...

...что происходит... Лихорадочно оцениваю ситуацию... Почему ни слова об аресте... он вызвал меня, чтобы посмотреть, какая я в тюрьме... почему такой разговор, как будто я пришла к нему в гости... что нужно делать... упасть в ноги и умолять его вернуть меня домой... что... что... что нужно делать... что говорить... должен же он сам сказать, что произошло и что будет... он как будто что-то обдумывает... на мое "здравствуйте" не ответил, значит, я все-таки арестована... но встал, когда меня вводили...

Нет! Сама не заговорю! Ни стона! Ни слез! Ни крика! Ни мольбы! Ни жалобы! Ни просьбы! Это значит - падение раз и навсегда.

Еще несколько ничего не значащих вопросов и приказ увести. Он смотрит мне вслед, зал длинный... что же он такое... какая нить нас теперь связывает... я в его руках... все зависит от него... зачем это все... ночь или еще день... в его кабинете шторы плотно завешаны... скорее бы только лечь, больше ничего не хочу...

- На допрос.

И снова лестницы, лифт, коридоры, те первые, могильные.

Вводят. У дверей стул с маленьким столиком. Сажусь. В незашторенном окне с решеткой - кончик погасшего знака метро, значит, ночь, значит, окно выходит на площадь Дзержинского. Не здороваюсь. Налево от меня в углу длинной комнаты стол, сидит военный, разглядывает меня, сравнивает с экранной, смотрит на то, во что они могут превратить человека за несколько часов.

- Я ваш следователь подполковник Соколов. Вы обвиняетесь по статье 58, пункт 3, часть вторая.

- Что это такое?

- Измена родине в мирное время. Вы хотели бежать за границу, когда были там...

Или я попала в сумасшедший дом, или, может быть, я схожу с ума, или, может быть, это шутка...

- Мне не надо было этого хотеть. В Вене я спокойно могла это сделать, что и делали наши советские граждане в большом количестве: в Вене знаменитый магазин с четырьмя входами и выходами, один в нашу зону, другие в английскую, французскую, американскую, входишь в нашей зоне, а выходишь в любую, какая тебе больше по душе, что и сделал ваш генерал со всей семьей, даже с детской коляской, мне об этом любопытнейшем факте рассказал маршал Конев.

- Мы вам покажем документы.

- Какие! Ведь я же только хотела бежать! Это не документы! Это доносы!

В окне загорелась буква "М" - шесть часов утра. Приказывает увести. Упала и заснула.

- Подъем.

За мной непрерывно наблюдают в глазок, смерили температуру, лекарства пить отказалась, душно, такая мертвая тишина, и только тихие шаги мимо моей душегубки. Спрашиваю у надзирательницы:

- У вас умываются?

- Да. Я вас поведу, и говорить можно только шепотом.

Никуда не вызывают.

Ольга говорила, что Лиговка и Лубянка работают только по ночам.

Осмыслить случившееся не могу, засела ужасная мысль в голове: может быть, арестован Борис, а я - как его жена, в тридцать седьмом году так было со всеми - тогда погибнут две мамы, две дочери.

Щелчок ключа. Меня перевели в комнату, зажмурилась от солнечного света, это, наверное, и есть камера, одиночная: вместо досок - железная кровать, стол. Стены, как и во всей тюрьме, могильного цвета, хочется о них биться головой, окно с улицы закрыто железным щитом, и только наверху маленькое пространство... голубое небо... солнце... Соколов неприятный, он, наверное, молодой, но какой-то серый, измученный, глаза как стекляшки.

Что же дальше... Что же дальше с моим арестом... недоразумение..... когда же все выяснится...

На допрос.

"М" еще горит, не здороваюсь, села на свой стул у двери.

- Ну как ваше здоровье?

- Хорошо.

- Вы напрасно не стали пить лекарства, может быть осложнение после гриппа, тем более в таких условиях... Мы людей не травим! Нам нужно вскрывать врагов родины, мне надо вскрыть всю вашу цепочку шпионажа, как вы доставали сведения, как их передавали Трилоки...