Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.

Воспользовавшись голодом, большевики обрушили сокрушительный удар на Русскую православную церковь, еще сохранявшую идеологическую и организационную независимость от режима. Хотя церковь помогала голодающим и даже согласилась пожертвовать для этого частью церковных «неосвященных» предметов, большевистское руководство в марте 1922 года приняло решение об изъятии церковных ценностей. В основном этот процесс протекал мирно. Но после столкновения верующих с красноармейцами в городе Шуя, Ленин счел, что настал «не только исключительно благоприятный, но и вообще единственно возможный момент» (из-за «отчаянного голода»), чтобы расправиться с церковью. «Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забывали этого в течение нескольких десятилетий, — писал вождь, — …чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше» [316]. В ходе развернувшегося антицерковного террора примерно 20 тыс. священников и прихожан были репрессированы — арестованы, сосланы или расстреляны. Внутри Русской православной церкви при активной поддержке ГПУ возродилось так называемое «обновленческое» течение, лояльное новой власти, которое на волне временного успеха летом 1922-го сумело подчинить себе половину архиереев церкви — 37 из 74 [317].

Однако в это же время органы ГПУ стали отмечать роковые признаки неудачи раскольников. Информационная сводка ГПУ за июль 1922 года констатировала, что раскол среди духовенства, охвативший своим движением почти всю Россию, стал замедляться. Это объяснялось тем, что «обновленцы» «исчерпали весь запас попов, которые благодаря расколу пошли за реформаторами. Надо сказать, — признавали чекисты, — что контингент вербованных состоит из большого количества пьяниц, обиженных и недовольных князьями церкви… Сейчас приток прекратился, ибо более степенные, истинные ревнители православия к ним не идут, [поскольку] среди них последний сброд, не имеющий авторитета среди верующей массы».

Такова была собственная нелицеприятная оценка ГПУ своей церковной креатуры и характера обновленческого движения. «А о верующей массе, — продолжала сводка, — говорить не приходится. Если не считать весьма незначительных единичных переходов на сторону обновленцев, можно сказать, что раскол в церкви, расколовший духовенство, не коснулся еще верующей массы… она по-прежнему остается верна старым традициям» [318]. Таким образом четко определилось, что и в этот период нестроений в русской православной церкви стабилизирующим фактором оказался не клир, а миряне, некое народное чувство врожденного здорового консерватизма, сохраняющее важные духовные устои коллективного существования.

При невероятных усилиях всех подключенных ведомств даже через два года комиссия Цека вынуждена была признать, что нажим на РПЦ не дает нужных результатов. По докладу Ярославского в Оргбюро выходило, что тихоновцы по-прежнему в городах сохраняют большое влияние, несмотря на дискредитацию самого Тихона. Обновленцы в деревнях не играют никакой роли, а преследование православной Церкви приводит к усилению тяги населения к закрытому сектантству [319].

Наряду с кампаниями против церкви, операциями по высылке зрелых и неисправимых умов, совершенствовалась методика перевоспитания пишущего интеллигента и грамотного обывателя в направлении, нужном гегемону революции. В условиях идеологической разрухи 1921 года цензура практически отсутствовала [320]. Летом 1921 года в ИноВЧК проявили особое беспокойство по поводу широкого распространения в учреждениях и даже рабочих районах «белогвардейских» газет. Среди ответтоварищей появилось особое щегольство, присутствуя на партийных собраниях, на виду у всех погружаться в чтение нелегальной эмигрантской прессы [321].

В начале нэпа проводилась строго дифференцированная политика в отношении несоветских и небольшевистских изданий. В феврале 1922 года коллегия Агитационно-пропагандистского отдела ЦК РКП(б) в своем весьма развернутом постановлении обращала внимание центральной периодической печати «на необходимость ведения систематической борьбы против возродившейся буржуазно-интеллигентской публицистики, беллетристики и бульварщины». Но пользоваться в этом благородном деле только цензурой было как-то неловко, особенно перед Генуей. Требовались интеллектуальные союзники, поэтому предполагалась поддержка лояльной Советской власти печати. Еще месяц назад запрещали издание «Смены вех» в Твери, а уже 27 февраля Оргбюро выносит постановление о «недопустимости разрешения выхода органов антисменовеховцев» и о закрытии изданий «Вестник литератора» и «Летопись Дома литераторов», которые объявили сменовеховцам войну. В заседании от 3 марта Оргбюро «предложило» центральному политотделу Госиздата усилить надзор за работой местных цензур, в частности, указать своим местным отделениям на недопустимость разрешения выпуска периодических изданий без его санкции [322].