Одним из проявлений кризиса в РКП(б) в начале нэпа стал выход подлинных рабочих «у станка» из партии. Информационная сводка ЦК за 1922 год по Тамбовской губернии сообщала: «Касаясь роста организации можно отметить одно характерное явление, общее для всех типично-крестьянских губерний — выходы и исключения из партии превышают вступление в нее» [564]. В Тамбовской губернии с марта по сентябрь 1922 года из партии добровольно вышло 217 человек, вступило только 29 человек. Исключительно низкий процент в партии рабочих «у станка». В Тамбове единственный завод «Ремарт», на котором из 530 рабочих — 50 членов комячейки, из них лишь 34 работают на заводе (остальные «прикрепленные» в галифе), но только 11 собственно рабочих у станка. В уездах все выглядело еще хуже. Среди 3 000 текстильщиков Рассказово — 40 членов и кандидатов партии, на моршанской суконной фабрике из 1 500 рабочих — только 5 коммунистов [565].
Начиная с XI съезда партийные форумы регулярно указывали на недостаточное число рабочих в партии и настойчиво подчеркивали необходимость «покончить с тем положением, когда на больших заводах, в крупных фабричных поселках и т. п. число членов наших партячеек совершенно ничтожно» и работать над «увеличением пролетарского ядра партии». Однако возможность продвинуться в реализации этих категорических директив высших руководящих органов партии была весьма ограниченной до тех пор, пока не определилось ощутимое для пролетария улучшение в экономическом положении страны. 1922/23 хозяйственный год был переломным в национальном хозяйстве. Удовлетворительный урожай, развитие промышленного кредита, расширение товарно-денежного обращения на основе золотого исчисления и твердой валюты, организованные мероприятия самой промышленности — все это имело своим следствием рост промышленности и увеличение численности рабочего класса. За 1922 год на предприятия прибыло рабочей силы 92,1 тысяч (7,3 %) и за 1923 год — 108 тысяч (8,0 %) человек.
В это же время, к концу 1922 года, по выражению Молотова, вновь наметилась тяга в партию. Он писал: «В рабочих массах наблюдается определенный перелом в отношении к нашей партии» и рост симпатий» [566]. Это обстоятельство, благоприятное для желательного роста партии за счет рабочих, было учтено XIII конференцией РКП(б) в январе 1924 года, которая приняла резолюцию «О партстроительстве». Резолюция намечала привлечь в партию крупные массы рабочих, батрацких элементов, а также сельской интеллигенции, сочувствующей коммунизму. В развитие резолюции Цека предложил принять не менее 100 тысяч новых членов, но прежде, чем это решение дошло до мест, умер Ленин. Смерть вождя резко активизировала кампанию, состоялся массовый «ленинский» призыв, в ходе которого партию пополнили около 200 тысяч человек — почти исключительно рабочих (как следует из официальных документов).
Однако излишняя доверчивость к подобной официальной статистике может сослужить плохую службу. Взятые сами по себе, эти цифры способны существенно исказить реальные тенденции в социальном составе огромного и полиморфного устройства, в которое превратилась партия большевиков. Для того, чтобы пропагандировать себя в качестве партии диктатуры пролетариата, она имела одну статистику, но для того, чтобы руководить, заниматься партийным строительством, аппарат держал под ключом другие исчисления, более приближенные к действительности. Партийно-государственная статистика в советском государстве всегда была явлением многосложным, так сказать диалектическим. Ее и следует рассматривать «диалектически», навроде того, как в свое время Ленин растолковывал для партмасс диалектику стеклянного стакана. С одной стороны — сосуд для питья, с другой стороны, может служить как пресс-папье, с третьей — как тяжелый предмет может употребляться в качестве инструмента для бросания и т. д. Так и статистика, с одной стороны — наука, возникшая в результате общественной потребности в объективном отражении действительности, но с другой — внешняя респектабельность статистики и почтенный язык сложных цифр очень пригодны для использования ее в третьем значении ленинского стакана, то есть как инструмента для метания в голову политических соперников, для массовой пропаганды нужных идей и т. д. Сама многогранная и противоречивая жизнь, которую изучает статистика, предоставляет для этого безграничные возможности.
Так, если обратиться к печальному году смерти вождя, то известно, что на 1 января 1924 года рабочих в партии насчитывалось 198 тысяч человек или 44,3 % от общего состава, а через год, как гласит справка статотдела ЦК, их уже было 431 тысяча — 58,2 % [567]. Однако, поскольку справка предназначена для внутреннего пользования, то чуть ниже она приглушает свой оптимизм и доверительно сообщает, что накануне смерти Ленина действительных рабочих в партии состояло всего около 70 тысяч, то есть 15,8 %. Как понятно, разница огромная и настолько существенная, что была в состоянии протаранить всю идеологию, которая составляла ответственнейший и неотъемлемый компонент советского коммунистического строя.
Читать дальше