Дмитрий Винтер - 1612. Все было не так!

Мятеж провалился благодаря тому, что за царя вступился патриарх Гермоген, почему многие и не решились примкнуть к мятежникам; кроме того, царя спасло и личное мужество: он объявил своим противникам, что если даже его и убьют, то трона против воли бояр и «всей земли» не лишат [389]  Там же. С. 210–211. . Хотя слова о «воле всей земли» и были ложью, но они в тот раз спасли Шуйского. Спасли его и слова патриарха о том, что «до сих пор Москва всем городам указывала, а ни Новгород, ни Псков, ни какой-либо другой город не указывал Москве». Впрочем, никаких репрессий против мятежников не последовало, и они беспрепятственно ушли в Тушино [390]  Валишевский К. Указ. соч. С. 230. .

Однако вскоре «тушинцы» захватили Коломну, а также рязанские города (а еще раньше – Касимов) [391]  Морозова Л.Е. Смута… С. 260. , голод усилился, и теперь до царя чуть ли не каждый день доходили слухи, что его убьют то в тот, то в другой день (то ли в Николин день, то ли на Вознесение). Доходило до того, что народ врывался во дворец и кричал: «Чего нам еще дожидаться?! Разве голодной смертью помирать?!» Царь пытался, как когда-то Годунов, регулировать цены на продукты в столице, но это у него плохо получалось – пожалуй, еще хуже, чем у Годунова. Купцы прятали хлеб, чтобы потом продать подороже, а царь, в отличие от Годунова, не решался на насильственные изъятия (вполне нормальная мера в чрезвычайной ситуации), а только «убеждал» купцов не повышать цены [392]  Костомаров Н.И. Указ. соч. С. 538–539. .

Окончательно выбил царя из колеи заговор боярина И.Ф. Крюк-Колычева, которого Шуйский считал близким другом и имел для этого все основания: ведь еще при Годунове этот боярин (как и весь род Колычевых) поплатился, как мы помним, ссылкой за свою поддержку Шуйских [393]  Скрынников Р.Г. Смутное время… С. 327–328. . Теперь он якобы замыслил убить царя. Колычева казнили, но, как говорится, Шуйскому от этого было не легче.

Впрочем, большой вопрос, был ли этот заговор, и не только потому, что Колычев до того был известен как убежденный сторонник Шуйского: доносчиком был стольник Василий Иванович Бутурлин, имевший самую скверную репутацию: «а такова вора и довотчика (доносчика; орфография оригинала. – Д.В. ) нет, и на отца своего родного доводил» [394]  Цит. по: Козляков В. Указ. соч. С. 256. . Не знаю, действительно ли упомянутый Бутурлин был предшественником Павлика Морозова или «на отца родного доводил» – это просто фигура речи, но как бы то ни было, Шуйский еще раз нарушил один из пунктов своей присяги: «а доводов ложных не слушати…»

Ко всем бедам добавилось еще и крымское нашествие (весна-лето 1609 г.), причем татары не совершали, как обычно, стремительного набега, но шли не спеша, явно никого и ничего не опасаясь, сжигая города и села и беря «в полон» людей. Шуйский, чтобы «спасти лицо», лгал, что татары идут как союзники против Тушинского вора [395]  Скрынников Р.Г. Смутное время… С. 331. , хотя, впрочем, есть сведения, что их действительно позвали как союзников, но крымчаки удовлетворились грабежами русских земель и ушли обратно [396]  Иловайский Д.И. Указ. соч. С. 145. .

Так или иначе, словам Шуйского верили слабо. То ли эта ложь (если это была все-таки ложь…) мало кого обманывала, то ли отчаявшимся людям было уже все равно…

Однако именно тогда наступил перелом в отношении русского народа к идее «доброго царя Дмитрия». Началось с того, что переход к Тушинскому вору многих бояр, а также неприятие им очередных «народных царевичей» (как иронически пишет К. Валишевский, к этому времени на Руси набралось «с полдюжины Ерошек и Мартынок, носивших несуразные имена, заимствованные из казацкого табора»; и действительно, по сведениям Н.М. Карамзина, наряду с Августом и Лаврентием был и царевич с напоминавшим скорее кличку именем «Осиновик»; а писатель Георгий Шторм в художественной «Повести о Болотникове» еще более иронически пишет о таких «царевичах»: «царевич Ерошка, царевич Непогода, царевич Долгие Руки и царевич Шиш») оттолкнули от него социальные низы.

Казнь же «царевичей» Августа (вымышленного сына Ивана Грозного от его четвертой или пятой жены Анны Колтовской) и Лаврентия (вымышленного сына убитого Грозным сына Ивана) означала окончательный разрыв с традицией восстания Болотникова [397]  Валишевский К. Указ. соч. С. 204; Великие… С. 289; Скрынников Р.Г. Смутное время… С. 325. . А приход больших воинских соединений польской шляхты еще усугубил ситуацию. Вернее, именно поведение людей «вора» (как поляков и прочих выходцев из Речи Посполитой, так и особенно русских – по свидетельству самых разных авторов, «тушинцы»-москвитяне в жестокости превосходили поляков, причем в ответ на любое проявление жалости к русским людям ругали поляков «бабами») [398]  Валишевский К. Указ. соч. С. 226; Великие… С. 265. по отношению к мирному населению и стало решающим фактором, обеспечившим изменение настроений народа.