Ларс Браунворт: Забытая Византия, которая спасла Запад

В III веке многострадальный народ Римской империи имел несчастье жить в интересные времена. За три столетия до рождения Константина римские архитекторы, инженеры и солдаты хорошо освоили известный им мир, неся порядок и стабильность разнообразным варварским землям на границах Италии. В расцвете своего могущества Pax Romana простиралась более чем на пятьдесят тысяч миль по прямой, ее многослойные дороги и высокие акведуки были столь же несокрушимыми, как и горы и долины, что они пересекали. Обеспечивая доступ к рынкам, облегчая путешествия и имперскую почтовую службу, способную покрыть более пятисот миль в один день, эти дороги являлись одним из важнейших секретов империи. Величественные города вырастали вдоль главных дорог — сразу с амфитеатрами, общественными банями и даже канализацией, видимым доказательством торжества цивилизации. Но к III веку слава империи поблекла, и мятежи окрасили улицы кровью. Те самые внушительные римские дороги, что так способствовали расширению империи, теперь стали самой большой ее слабостью, поскольку ими пользовались мятежные армии и полчища варваров. Никто, даже часто сменяющиеся императоры, не был в безопасности в те неспокойные времена. За первые восемьдесят лет столетия на троне побывало двадцать девять человек — но только один избежал убийства или плена, чтобы умереть собственной смертью.

Безразличие и бессилие царили повсюду, истощая мощь некогда прочных римских основ. Армия, слишком занятая тем, чтобы посадить на трон своего кандидата, пала жертвой этой слабости, как и все остальные. В 259 году гордый император Валериан повел свои войска против Персии и потерпел одно из самых сокрушительных поражений в римской истории. Взятый в плен врагом, он был вынужден терпеть унижение, служа скамейкой для ног у торжествующего персидского царя. Когда сломленный император скончался, персы содрали с него кожу, выкрасили ее в красный цвет и набили сеном. Выставив ужасающий трофей на стене, они показывали его приходящим римским послам как постоянное напоминание о том, каким легковесным стал миф о непобедимых легионах.

Такое публичное унижение вызывало гнев, но римские писатели давно уже сетовали на упадок нравов. В начале II века до н. э. Полибий обвинял политиков, чье потворство привело к бесчинствам толпы; Саллюстий клеймил порочность политических партий, а Ливий — наиболее прославленный автор римского золотого века — писал, что «в эти дни… мы не можем вынести ни болезней наших, ни их лечения». [3] Ronald Mellor, The Historians of Ancient Rome: An Anthology of Major Writings [ «Историки античного Рима: антология главных сочинений»]. New York: Routledge, 2004.

Однако теперь появились и более тревожные знаки. Предсказания катастрофы уступили место страстным панегирикам, прославляющим величие и неизменность императоров, которые с очевидностью ничего из себя не представляли. Люди на троне были похожи на тени, мелькающие на имперской сцене — ужасное подтверждение тому, что боги отвернулись от человечества. Враждебные варвары собирались на границах империи, как волки, но полководцы посылали против них войска не чаще, чем использовали свои мечи, дабы прорубить путь к трону. Армия, когда-то бывшая слугой императора, теперь превратилась в его хозяина, а династии появлялись и исчезали с поражающей частотой.

В хаосе почти беспрерывной гражданской войны трудно было сказать, кто действительно является императором, но сборщики налогов все равно безостановочно требовали больше денег. Доведенные до отчаяния призрачные императоры пытались добыть средства, уменьшая количества серебра в монетах, но вызванная этим инфляция лишь нанесла ущерб экономике, и большая часть империи вернулась к системе натурального обмена. Устрашенные растущей неопределенностью, люди искали утешения в «мистических религиях», которые учили их, что земной мир скоротечен или порочен, и возлагали надежды на магию, астрологию и алхимию. Жизнь была полна боли; самые отчаянные отказывались вступать в браки или совершали самоубийства, чтобы избежать этого. Общество разваливалось на глазах, богатые и бедные равно молили о спасении.

Спасение пришло, как это ни неожиданно, из Далмации. Суровый солдат по имени Диоклетиан из отсталой дикой страны скалистых гор и густых лесов поднял восстание, чтобы претендовать на трон. Приобретя власть обычным путем — убив своих предшественников и одолев враждебные армии, — Диоклетиан оказался достаточно прагматичным, чтобы признать то, что остальные только смутно подозревали. Империя попросту была слишком большой, чтобы один человек успешно управлял ею в это тяжелое время. Ее обширные территории охватывали все Средиземноморье, простираясь от сырых лесов Британии до палящих пустынь Египта на юге, от Гибралтарской скалы на западе до границ Персии на востоке. Даже проведи он всю жизнь в седле, Диоклетиан не смог бы достаточно быстро реагировать, чтобы разрешить каждый кризис, как и не мог отправить кого-то сражаться от своего лица; недавняя история империи давала слишком много примеров того, как генералы используют свои войска, чтобы захватить власть.