Женевьева Брюнель-Лобришон - Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков

Под праздник, что дарует нам святая Магдалина,
Войсками, что привел аббат, была полна долина
У стен Безье и вдоль реки с ее песчаным лоном.
Зашлись сердца у горожан, к тому досель не склонных,
Ведь в годы древних битв и свар, чему виной — Елена,
Такого войска Менелай не собирал в Микенах,
Столь пышной знати не могла иметь ничья корона
Кроме французской, не нашлось ни одного барона,
Кто б здесь не пробыл сорок дней (лишь кроме графа Брена).
Удар судьбы для горожан был словно в сердце рана,
Лишились разума они, столь поступая странно.
Кто им советовал? Кому вручили жизнь мужланы?
Бедняги были, видит Бог, глупы определенно
И не разумнее Кита, в чьем чреве плыл Иона,
Пошли на вылазку они, держась такого плана:
На пики вздернув белый холст, как белый флаг, смутьяны,
Горланя, мчались на войска. Так от межи овсяной
Гоняют птиц, пугая их маханьем тряпки рваной
При свете утренней зари.

Встав поутру, вожак всех слуг себе сказал: «Смотри!»
Как раз напали на войска, горланя, бунтари,
И в ров барона одного, обсев, как детвора,
Всем скопом сбросили с моста, отважны несдобра.
Вожак собрал своих людей, босых по той поре.
«Пойдем на штурм!» — вскричали те, собравшись на бугре.
Потом готовиться пошли подраться мастера.
Я полагаю, не имел никто и топора:
Босыми шли они сюда от своего двора,
Пятнадцать тысяч было их — и вор был на воре!
Пошла на город рать в штанах с дырою на дыре,
С собою лишь дубинки взяв да палки поострей,
Одни устроили подкоп, другие — голь храбра! —
Ворота начали ломать, затеяв бой с утра.
Всех горожан прошиб озноб, хоть и была жара.
Кричала чернь: «Идем на штурм! Оружие бери!»
Была такая кутерьма часа два или три.
Ушли защитники в собор и спрятались внутри,
Детей и женщин увели, укрыв за алтари,
И стали бить в колокола, как будто им пора
Звонить за упокой.

Безьерцы видели со стен весь лагерь боевой
И чернь, к воротам городским валившую толпой,
Бесстрашно прыгавшую в рвы, потом под ор и вой
Долбившую дыру в стене, рискуя головой.
Когда же зазвучал сигнал к атаке войсковой,
Заговорило сердце в них, что час настал лихой.
К собору бросились они, всех ближних взяв с собой,
Прелаты, в ризы облачась, пошли за аналой,
И звонам к мессе звонари такой придали строй,
Как будто, плача о родных, оделся в траур край,
Ведь знали все: пришла беда, ворота отворяй.
Безьерцы думали, что их укроет кров святой
От черни, грабившей дома, пустившейся в разбой,
Ведь утварью семи домов мог овладеть любой.
Но чернь, зверея от резни, кроя на свой покрой,
Без счета погубила душ, заполнив ад и рай,
Был ей доступен каждый дом, какой ни выбирай,
И стал бы Крезом каждый вор, что в драке храбр порой,
Когда в руках бы удержал все, что набрал горой.
Но все себе забрала знать, под полог тьмы ночной
Слуг выгнав из-под крыш.

Вся знать из Франции самой, оттуда, где Париж,
И те, кто служит королю, и те, кто к папе вхож,
Решили: каждый городок, где угнездилась Ложь,
Любой, который ни возьми, сказать короче, сплошь,
На милость должен сдаться им без промедленья; те ж
Навек закаются дерзить, чья кровь зальет мятеж.
Всех, кто услышит эту весть, тотчас охватит дрожь,
И не останется у них упорства ни на грош.
Так сдались Монреаль, Фанжо и остальные тож!
Ведь силой взять, я вам клянусь, Альби, Тулузу, Ош
Вовек французы не смогли б, когда бы на правеж
Они не отдали Безье, хоть путь сей не хорош.
Во гневе рыцари Креста велели черни: «Режь!» —
И слуг никто не удержал, ни Бог, ни веры страж.
Алтарь безьерцев уберег не больше, чем шалаш,
Ни свод церковный их не спас, ни крест, ни отче наш.
Чернь не щадила никого, в детей вонзала нож,
Да примет Бог те души в рай, коль милосерд к ним все ж!
Столь дикой бойни и резни в преданьях не найдешь,
Не ждали, думаю, того от христианских душ.
Пьяна от крови, чернь в домах устроила грабеж
И веселилась, отхватив себе изрядный куш.
Но знать воришек и бродяг изгнала вон, к тому ж
Ни с чем оставив босяков и в кровь избив невеж,
Чтоб кров добыть для лошадей и разместить фураж.
Лишь к сильным мир сей благ.

Сперва решили босяки, чернь и ее вожак,
Что век им горя не видать, что стал богатым всяк,
Когда ж остались без гроша, они вскричали так:
«Огня, огня!» — ведь зол на всех обманутый дурак.
Они солому принесли, сложив костры вокруг,
И разом вспыхнул город весь от этих грязных рук,
И шел огонь во все концы, сжимая страшный круг.
Вот так когда-то сам Камбрэ богатый город сжег
И хуже сделать сгоряча, я вам скажу, не мог,
За что его бранила мать, а он, себе не друг,
Ей чуть пощечину не дал, как бьют в досаде слуг.
Вся рать, спасаясь от огня, бежала в дол и лог,
Французской знати не пошла ее победа впрок,
Ведь все пришлось оставить им, а был там не пустяк.
Все, чем богат подлунный мир — и Запад, и Восток! —
Вы там смогли бы отыскать, не будь пожар жесток.
Собор, что строил мэтр Жерве, уж верно, долгий срок,
Внезапно треснул, что каштан, который жар допек,
Лишь камни собирай.