Никто никогда не видел игумена гневающимся или сердитым. Тем не менее в монастыре установилась строжайшая дисциплина. После вечерни инокам не позволялось выходить из келей и беседовать друг с другом без особой надобности. Каждый должен был в одиночестве и тишине молиться или читать жития. А чтобы не клонило в сон и телом не овладевала леность, игумен рекомендовал руки занимать делом, шить что-нибудь, чинить или переписывать книги.
Часто глубокой ночью, завершив молитву в своей келье, Сергий обходил монастырское подворье, заглядывал в оконца. Если он слышал, что брат молится, бьет поклоны или занят работой, то радовался и благодарил Бога. Если же заставал иноков за праздной беседой, то легонько стучал в дверь и отходил. Это означало, что утром провинившийся должен явиться к игумену для вразумления.
Сергий никогда не «обличал с яростью» и не наказывал братиев, а наставлял тихо и кротко, увещевал. Его не боялись, но почему-то его тихие увещевания действовали сильно и убедительно. Инок раскаивался в своей слабости, просил прощения. Если же какой-нибудь непокорный брат не сознавал своей вины и даже по гордости прекословил игумену, Сергий мог и епитимью наложить.
Монастырь расстраивался и наполнялся иноками, но продолжал оставаться беднейшим. Игумен ввел строгое правило и требовал его исполнения даже в случаях крайней нужды. Он запрещал братиям ходить по окрестным селам и просить подаяния. При особножитном порядке каждый инок должен был сам кормиться от своего огорода и пашни. Все больше и больше появлялось в обители и паломников с добровольными приношениями. Если же этого не доставало, Сергий призывал братию молиться и уповать на милость Божию.
Вот две истории из жития, составленного Епифанием: одна очень обыденная, другая — чудесная. Обе повествуют о жизни обители в те нелегкие времена. Случалось, у монахов по нескольку дней не было хлеба и они жестоко голодали. И Сергий однажды три дня обходился без пищи, а на четвертый, только рассвело, взял топор и пошел в келью к одному старцу Даниле, у которого, все знали, еще оставался хлеб.
— Слышал я, старче, что ты хочешь пристроить сени к своей келье? Чтобы руки мои не были праздными, построю я тебе сени.
Данило заколебался: он ждал плотника из деревни и боялся, что игумену придется дороже заплатить. Но Сергий его успокоил:
— Много я с тебя не возьму. Если есть у тебя заплесневевший хлеб, то с меня и довольно будет.
Данило вынес ему решето с кусками гнилого хлеба, который сам уже есть не мог. С сомнением посмотрел на игумена. Такой хлеб он бы и даром отдал, да стыдно было предлагать. Но Сергий сказал, что этого довольно с избытком. Только просил поберечь хлеб до девятого часа: как ни сильно был он голоден, но не хотел брать плату прежде работы.
До вечера он тесал доски, ставил столбы, и, когда окончил постройку, Данило снова вынес ему решето с заплесневевшими кусками. Сергий стал есть этот горький хлеб, заработанный тяжелым трудом, запивая его водою. Некоторые из братиев видели, как при этом из уст преподобного словно дымок исходил — от гнилого хлеба.
Они осуждали Данилу за скупость и изумлялись смирению и долготерпению своего игумена. Но Сергий старца оправдал: ведь он сам предложил себя в работники и согласился на оплату. К тому же у Данилы не было лишнего хлеба, а в скудности люди поневоле становятся бережливыми.
Этим поступком преподобный не только еще раз подал братии пример кротости и смирения, но и показал, что просить подаяния по деревням не обязательно, лучше заработать себе пропитание своими руками.
Позже произошел еще один случай, который иноки восприняли как настоящее чудо. Снова иссякли в обители все припасы. Иноки сильно голодали, и один из них роптал на игумена и других смущал своим ропотом.
— Ты нам не велел просить хлеба у мирян, — говорил он Сергию. — Мы тебя слушались и теперь с голоду умираем. Потерпим еще день и уйдем от этого места! Нету больше сил терпеть такую скудость и лишения.
Сергий видел, что братия ослабели от голода и готовы впасть в уныние. Часто приходилось ему поддерживать своим вдохновенным словом людей, приходивших в обитель за утешением, советом, помощью. Но это были миряне, жившие суетной жизнью.
Оказалось, что и его духовные дети — иноки тоже подвержены немощам, впадают в малодушие и ропщут. Мог ли преподобный оставить их без утешения?
Он велел созвать всех вместе и очень мягко и кротко, с большим терпением уговаривал их:
Читать дальше