Николай Черкашин - Чрезвычайные происшествия на советском флоте

Если поступок Саблина ещё кем-то оспаривается, то это только потому, что пока не сказана вся правда о Брежневе и брежневщине, о времени упущенных возможностей, времени чудовищных и почти неоплатных долгов перед природой, перед народами страны, перед будущими поколениями. Нужен был взрыв, залп, удар в колокол, чтобы страна проснулась, огляделась, прозрела, устыдилась, вознегодовала. Нужны были новые броненосец «Потёмкин» и крейсер «Аврора». Вот тогда-то БПК «Сторожевой» стал поднимать якоря…

«Я долго был либералом, — писал Саблин в своём прощальном письме жене, — уверенным, что что-то надо чуть-чуть подправить в нашем обществе, что надо написать одну-две обличительные статьи, что-то надо сменить… Это было примерно до 1971 года. Учёба в академии окончательно убедила меня в том, что стальная государственно-партийная машина настолько стальная, что любые удары в лоб будут превращаться в пустые звуки…

Надо сломать эту машину изнутри, используя её же броню. С 1972 года я стал мечтать о свободной пропагандистской территории корабля. К сожалению, обстановка складывалась так, что только в ноябре 75-го возникла реальная возможность выступить… Что меня толкнуло на это? Любовь к жизни. Причём я имею в виду не жизнь сытого мещанина, а жизнь светлую, честную, которая вызывает искреннюю радость у всех честных людей. Я убеждён, что в народе нашем, как и 58 лет назад, вспыхнет революционное сознание и он добьётся коммунистических отношений в нашей стране. А сейчас наше общество погрязло в политическом болоте, всё больше и больше будут ощущаться экономические трудности и социальные потрясения. Честные люди видят это, но не видят выхода из создавшегося положения…»

Он увидел свой выход… Привести корабль в Ленинград и — как в семнадцатом — шарахнуть в эфир: «Всем! Всем!! Всем!!! Говорит свободный корабль „Сторожевой“…» И дальше — правду-матку о положении в стране: «Граждане, Отечество в опасности! Его подтачивают казнокрадство и демагогия, показуха и ложь… Вернуться к демократии и социальной справедливости… Уважать честь, жизнь и достоинство личности…» О, сколько всего надо было прокричать в эфир!..

В том же 1975-м его Поэт умолял под гитару: «Дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке!» Саблин прекрасно понимал, что ему никто не позволит выкрикнуть то, чем изболелась душа… Заветная тетрадь Валерия обрывается последней записью: «И ты порой почти полжизни ждёшь, когда оно придёт, твоё мгновение!»

Его мгновение пришло 8 ноября 1975 года. В тот день страна праздновала не только 58-ю годовщину Октября, но и семидесятилетие первой русской революции: «Потёмкин», «Очаков», лейтенант Шмидт… Шмидт был его кумиром. В каюте Саблина висел портрет мятежного лейтенанта. Валерий написал его сам (он неплохо рисовал) и завещал портрет сыну. Лучшего дня для выступления было не придумать. Уверенности в успехе придавало ещё и то, что корабль недавно вернулся из Атлантики, где нёс боевую службу, вернулся с хорошо сплаванным экипажем, который верил в своего замполита и готов был идти за ним.

Итак, 7 ноября 1975 года Саблин писал в своей каюте под мокрый свист балтийской осени прощальное письмо родителям.

Весной он поздравил их с тридцатилетием Великой Победы:

«Дорогие, хорошие мои мамочка и папочка, с днём Великой Победы!!!

Нет такого ордена, который был бы равноценен подвигу нашего народа! Народ голодал, народ истекал кровью, народ побеждал и народ победил!! Я крепко целую вас обоих за то, что вы тоже были этим народом! И сердцем, и умом понимаю, что вы не просто мама и папа, а родители, испытавшие войну и вложившие свой вклад в Победу, сделавшие всё, чтобы в суровые годы войны растить сыновей!

Спасибо! Крепко целую. Валерий».

Теперь он писал иное письмо. Поймут ли? Простят?.. Мама поняла одно: сын решился на верную гибель. Тут же отбила из Горького в Балтийск срочную телеграмму. «Получили письмо Валерия. Удивлены, возмущены, умоляем образумиться. Мама. Папа».

Телеграмма пришла 12 ноября, когда всё было кончено…

Отец не сразу понял, во имя чего Валерий поставил свою жизнь на карту. Лишь потом, когда на свидании в Лефортовской тюрьме у них состоится разговор, отставной капитан 1-го ранга Саблин, кажется, поймёт своего среднего. Во всяком случае, осуждать его не станет, как бы ни настаивали советчики-доброхоты.

Из протокола обыска:

«На предложение выдать разыскиваемые предметы и документы Саблин М.П. добровольно выдал: