Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось - Берлин-Москва-Токио

На самом заседании Тайного совета 25 ноября 1936 г. особое внимание было уделено возможным последствиям заключения пакта для советско-японских отношений, в частности для готовой к подписанию, но еще не заключенной новой рыболовной конвенции. Перед лицом этого вопроса Арита имел, как говорится, бледный вид: всего несколькими днями ранее, 16 и 17 ноября, он заверял советского полпреда Юренева, что слухи о заключении и даже подготовке антисоветского соглашения с Германией беспочвенны. Советское руководство признало разъяснения министра неудовлетворительными и дало жесткую оценку позиции Японии, постоянно повторявшуюся средствами массовой информации на всех уровнях и по всякому поводу. Арита уверял членов Тайного совета, что СССР не отважится на решительные действия, но советское правительство сначала «отложило» рассмотрение вопроса о конвенции, намеченной к подписанию 20 ноября (о чем министр был вынужден с неудовольствием сообщить на заседании), а затем и вовсе отказалось от нее. В итоге пакт был утвержден Тайным советом, но популярности правительству, мягко говоря, не прибавил.

Антикоминтерновский пакт был, бесспорно, направлен против СССР. И Германия, и Япония в тот момент имели все основания считать Советский Союз своим главным политическим и военным противником, непосредственно угрожавшим как их безопасности (в том числе через коммунистическое движение), так и дальнейшей экспансии – мирными или военными средствами, – направленной для Германии на пересмотр Версальского договора, а для Японии на укрепление ее позиций в Китае. Разумеется, открыто афишировать факт направленности пакта против Советского Союза как государства ни Германия, ни Япония не могли – это грозило разрывом экономических, а возможно, и дипломатических отношений, в чем они явно не были заинтересованы. Однако, как заметил журналист П. Ноэль, официальные утверждения Москвы, что Коминтерн не связан с советским правительством и тем более не подчиняется ему, оказались на руку не только СССР, но и Японии. Советский Союз заявлял, что не оказывает военной помощи Китаю, но не может запретить это добровольцам или общественным организациям. Токио, ссылаясь на те же самые «разъяснения», доказывал, что его политика направлена всего лишь против некоей неправительственной организации, а не суверенного государства. [174]

Нарком иностранных дел Литвинов, опираясь на информацию разведки, имел все основания прямо говорить об антисоветском характере пакта, издеваясь над неуклюжими оправданиями германских и японских дипломатов. Выступая на Восьмом Всесоюзном Съезде Советов 28 ноября 1936 г., он обрушил на пакт всю силу своего знаменитого сарказма: «Люди сведущие отказываются верить, что для составления опубликованных двух куцых статей японо-германского соглашения необходимо было вести эти переговоры в течение пятнадцати месяцев, что вести эти переговоры надо было поручить с японской стороны генералу, а с германской – «сверхдипломату»… Все это свидетельствует о том, что «антикоминтерновский пакт» фактически является тайным соглашением, направленным против Советского Союза… Не выиграет также репутация искренности японского правительства, заверившего нас в своем стремлении к установлению мирных отношений с Советским Союзом». [175]

После войны и Риббентропу ничего не оставалось, как откровенно признать: «Разумеется, Антикоминтерновский пакт скрывал в себе и политический момент, причем этот момент был антирусским, потому что носителем идеи Коминтерна являлась Москва. Гитлер и я надеялись Антикоминтерновским пактом создать определенный противовес России, ибо между Советским Союзом и Германией имелось тогда и политическое противоречие». [176]Однако главным врагом он называет все-таки Коминтерн как политическую силу, а не СССР-Россию как государство, что вполне соответствует его геополитической ориентации, сформировавшейся под влиянием Хаусхофера.

23 октября, в день принятия окончательного решения о заключении пакта и его парафирования, Риббентроп направил Мусякодзи дополнительную ноту к секретному протоколу, в которой заявлялось, что положения заключенных ранее советско-германских договоров – Рапалльского договора 1922 г. и Берлинского договора о нейтралитете 1926 г. – не противоречат Антикоминтерновскому пакту. Иными словами, Германия не отказывалась от них и отделяла их как дипломатические документы общего характера от нового соглашения. Получив ее, Мусякодзи направил телеграмму Арита, в которой решительно говорил, что «дух этого пакта является единственной основой будущей германской политики в отношении Советского Союза» и что Риббентроп подтвердил правильность такого понимания. Япония ждала конкретных гарантий, опасаясь односторонних действий своего партнера по сближению с СССР, что могло казаться невероятным, но что как раз и случилось в августе 1939 г. Риббентроп гарантии дал, но оставил Германии «запасной выход». [177]