Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось - Берлин-Москва-Токио

Популярность Иоффе у японской общественности росла с каждым днем. «Прием Гото, прессой, народом выше ожиданий, встречали тысячные толпы», – телеграфировал он в Москву 7 февраля, хотя двумя строками ниже писал о «совершенно недопустимом» отношении к нему властей. Советские историки обычно акцентировали внимание на том, что визит представителя «первой страны победившего пролетариата» восторженно приветствовали левые круги, не забывая и о внимании к нему прессы. Радость левых естественна и понятна, так как приезд Иоффе работал на их престиж, но вес этих сил в общественном мнении тогдашней Японии был невелик. Газетная кампания была организована Гото и его единомышленниками, стремившимися к извлечению максимальной политической выгоды из переговоров. Но и в лагере «правых» не было единого отрицательного отношения к советскому гостю.

Большинство традиционных правых, выступавших за колониальную экспансию и борьбу с коммунистическим движением, были решительно против приезда Иоффе и нормализации отношений с СССР, в котором видели продолжателя экспансионистской политики царской России и, следовательно, опасного конкурента, а также рассадник «коммунистической заразы», угрожавшей внутренней стабильности Японии. Они устраивали шумные манифестации, разбрасывали листовки, пытались запутать тех, кто встречался с советским гостем. 5 и 28 апреля члены Японской антибольшевистской лиги совершили два налета на дом Гото, ранив в ходе второго его старшего сына (и близкого помощника) Итидзо. [93]Такие настроения были сильны в крупнейших националистических организациях «Общество черного океана» и «Общество реки Амур». Однако лидер последнего Утида Рехэй, обладавший огромным авторитетом в националистических кругах, высказался за сотрудничество с СССР в деле противостояния европейско-американской экспансии в Азии, как несколькими месяцами ранее это сделал Сунь Ятсен. Что касается опасности ведения Москвой коммунистической пропаганды в Японии, то Утида, во-первых, считал отказ от нее, т.е. от вмешательства во внутренние дела другой страны, непременным условием нормализации отношений, а во-вторых, будучи исключительно высокого мнения об идейных и моральных качествах японского народа, был уверен в том, что настоящих японцев эта «заморская ересь» не соблазнит.

В поддержку нормализации отношений с СССР выступил молодой, но уже известный политик, депутат парламента Накано Сэйго, имя которого еще встретится на этих страницах. Уроженец префектуры Фукуока, он был тесно связан с «Обществом черного океана»: большинство его лидеров происходило оттуда, а личные, семейные и земляческие связи всегда играли большую роль в японской политике. Накано выступал против участия Японии в интервенции в Сибири и обличал армейское руководство, за что попал в немилость у военных – генерал Танака видел в нем личного врага. Во время Парижской мирной конференции, где он присутствовал в качестве журналиста, Накано выступал за союз с Россией, а не с Великобританией. Теперь, выражая интересы деловых кругов, он агитировал за скорейшее проведение японо-советских переговоров, восстановление нормальных дипломатических и торговых отношений, придерживаясь этой линии и позднее, так что политические противники обвиняли его в получении денег от большевиков и издевательски называли Накано «таварисси», т.е. «товарищ» на японский лад. [94]Его тесть, влиятельный деятель националистического лагеря Миякэ Сэцурэй [В телеграмме, адресованной Л.М. Карахану, Иоффе сравнил Миякэ с Победоносцевым, стремясь лучше объяснить адресату ситуацию.] тоже публично высказывался за нормализацию отношений с СССР и даже председательствовал на многолюдном банкете в честь Иоффе 2 мая, на котором советский дипломат не смог присутствовать по болезни. [95]

Визит Иоффе положил конец союзу Окава Сюмэй и Кита Икки – лидеров японского национально-социалистического движения, которых советская историография обычно изображала как «японских фашистов», непримиримых врагов коммунизма и СССР, а также верных единомышленников и союзников. Действительно, во время пребывания посланца «красной Москвы» в Японии Кита выпустил тридцатитысячным тиражом оскорбительный памфлет «Открытое предупреждение Иоффе», где советовал ему убираться вон подобру-поздорову и осыпал бранью не только Советский Союз и коммунизм (большевиков он характеризовал как бандитов, которые еще хуже царского правительства), но и тех японцев, кто хоть как-то выражал им свою симпатию, – в первую очередь Гото и министра императорского двора Макино. Окава был решительно против обнародования письма. Не сумев предотвратить его распространение (акцию финансировал антисоветски настроенный железнодорожный магнат Огава, политический противник Гото), он разорвал отношения с Кита. Поводов для разрыва было несколько. Самым явным стали грубые личные оскорбления в адрес Гото и Макино, влиятельных людей, чьей дружбой Окава дорожил. Экстремизм и догматизм Кита, вкупе с его эгоцентризмом и нетерпимым характером, делали невозможным дальнейшее сотрудничество с Окава, тоже человеком самолюбивым и амбициозным. Но коренным вопросом было отношение к Советской России и перспективам признания большевистского режима де-юре.