После первой мировой войны мой жизненный путь определился моими собственными переживаниями, связанными с заботами и горестями моего народа, боровшегося за свое существование. Внутренние конфликты вынудили меня заняться политикой. Я не мог быть не кем иным, как социалистом. Я никогда не был противником религии или даже атеистом, как раз наоборот, я был глубоко верующим человеком. Я вел тяжелую борьбу с самим собой прежде, чем я обратился к политике.
В конце концов я стал исповедовать социалистическую любовь и справедливость по отношению к тем, все богатство которых составляют их здоровые рабочие руки. Тем самым я соединил мою судьбу с судьбой всей нации. В этом я видел единственную возможность для соединения социалистического мировоззрения с истинной любовью к родине. Эта вера определила мою жизнь и мою деятельность. Я не видел здесь никакого противоречия с законами гуманизма. В фюрерстве и принципе повиновения ни в коей степени не видел неограниченной диктатуры или тирании.
Моя ошибка, очевидно, заключалась в том, что чувства и крайнее доверие затмили мой разум, что мое почитание Гитлера не имело пределов. Я знал его лишь как защитника жизненных прав германского народа, я видел в нем доброго человека поотношению к рабочим, женщинам и детям. Того Гитлера, который предстал перед нами на данном процессе, я не знал.
Вторая моя ошибка, возможно, заключалась в моем одиночестве и в углублении в мир моих идей. Общественных связей с лицами, занимавшими высокие посты, у меня почти не было.
Все небольшое свободное время я отдавал моей семье. Я был счастлив и сейчас счастлив тем, что моя жена — дочь рабочего, который был социал-демократом и остался таковым.
Я торжественно заявляю в этом моем последнем слове: все внешнеполитические события и начало военных действий были для меня совершенно неожиданными. Ни при каких обстоятельствах я не принимал участия ни в планировании, ни в осуществлении безумного намерения вызвать дух, развязавший агрессивную войну.
Я стал национал-социалистом потому, что осуждал классовую борьбу, гражданскую войну и глубоко верил в стремления Гитлера добитьсямирным путем взаимопонимания и созидательного труда. В моей сфере деятельности я всегда прилагал все усилия к тому, чтобы предотвратить возможность всяких перегибов, произвола и грубости. Я сам был рабочим и был достаточно наивен для того, чтобы вопреки установкам Гиммлера и Геббельса написать манифест об использовании рабочей силы, который требовал корректного и гуманного обращения с иностранными рабочими во всех организациях, и добиться его претворения в жизнь.
Я никогда не мог бы вынести без протеста тяжести сознания того, что мне известно об ужасных тайнах и преступлениях, я не мог бы предстать, зная об этом, перед глазами моего народа или моих невинных детей.
Я не принимал участия в каком-либо заговоре против мира или человечности и никогда не терпел никаких злодеяний. Во время войны я должен был выполнять мой долг. Должность генерального уполномоченного по использованию рабочей силы я получил совершенно неожиданно в 1942 году. Я был связан уже существовавшими законами о труде, поручениями фюрера и распоряжениями совета министров. Я не знаю, почему именно я получил эту должность. В моем гау я завоевал доверие рабочих, крестьян и ремесленников и еще до 1933 года был избран подавляющим большинством голосов на основании свободных выборов главой правительства провинции.
Я считаю, что провидение одарило меня хорошими способностями в области организации и практической деятельности, а также способностью воодушевляться. Может быть, поэтому я получил эту должность. Она возложила на мои плечи тяжелое бремя. Воздух Берлина был мне совершенно чужд. И потому что я рабочий, я никогда не думал о том, чтобы превратить иностранцев в рабов. Я всегда требовал, чтобы с людьми обращались должным образом. И если я требовал такого обращения с людьми, это не значит, что я думал их эксплуатировать. Я требовал разумного обращения и использования этих людей и никогда не намеревался совершать преступления против международного права, правил ведения войны и законов человечности. Ни минуты я не сомневался в законности и легальности моих задач, так как не считал, что германское правительство нарушит нормы международного права.
Если против меня были выдвинуты обвинения в том, что в оккупированных областях не применялись немецкие законы о труде, то я должен возразить, что даже высокопоставленные французы, бельгийцы, поляки, русские заявляли мне, что они поддерживают Германию, выделяя в ее распоряжение рабочую силу, потому что они хотят спасти Европу от коммунистической системы и потому что они хотят предотвратить безработицу и массовую нужду.
Читать дальше