Робер Мантран - Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного

Эюб — большой пригород, разросшийся вокруг особо почитаемой святыни — могилы Эюб Ансари, сподвижника Пророка, места частого паломничества мусульман. {31} 31 По преданию, в первую же ночь после взятия Константинополя один шейх из окружения Мехмета II видел сон, в котором ему явился Эюб Ансари, сподвижник Пророка, павший в бою при первой осаде города мусульманами (арабами) в 670 году. Эюб открыл шейху место своей могилы. Мехмет II предпринял ее поиски, которые увенчались успехом: могила с останками святого в указанном месте была обнаружена. Султан повелел соорудить над ней надгробие, а позднее рядом с ним была возведена мечеть. Именно в этой мечети, в силу ее особой святости, султаны при восшествии на престол подпоясывались саблей, которая символизировала их могущество. Тот же сакральный характер места побуждал мусульман искать возможности обрести свой вечный покой близ гробницы святого. Мало-помалу в предместье возник пышный погребальный комплекс, а вместе с ним и ряд религиозных учреждений (мечетей, медресе, суфийских орденов). Неверным запрещалось селиться в Эюбе. «Это процветающий город с большим числом жителей, с виноградниками и садами… В нем примерно 9800 домов и гаремов… Есть рынок в 1085 лавок, где можно купить множество бесценных вещей. Очень много лавок, торгующих превосходным йогуртом и каймаком (особым способом приготовленные сливки), и лавок цирюльников. Каждую пятницу сюда стекаются толпы паломников и горожан ради посещения могилы святого Абу Эюба, рынок в эти дни буквально затоплен людским морем» {32} 32 Evliya Çelebi . P. 396–408. Автор приводит любопытную легенду, объясняющую, почему предместье Эюб вообще и мечеть святого Эюба Ансари в особенности столь полюбились аистам. Дело было так. Однажды некий аист пожелал было свить гнездо на одной из стамбульских мечетей, но его спугнул необычайно громкий голос муэдзина. Тогда она (то была, говоря точнее, самка аиста), оскорбленная в материнских чувствах, на хорошем турецком языке, которым она, как немедленно выяснилось, владела в совершенстве, заявила, что отныне и впредь ни одна семья аистов не совьет себе гнезда в Стамбуле! И действительно в Стамбуле аистов нет. .

Золотой Рог, через который не было тогда переброшено ни одного моста, являет собой лагуну, образованную впадением в море реки, очень широкой в устье, но быстро сужающейся, если подниматься по ней вверх по течению. Река эта извивается между Стамбулом и Галатой, а ее воды и берега кипят жизнью: как со стороны Стамбула, где, начиная от Бахчекапы и вплоть до Балата, тянутся причалы для морских судов, так и на противоположной стороне, где когда-то, еще во времена Византии, были расположены кварталы итальянцев, а теперь живут турки, греки и евреи. Именно на противоположном берегу расположен большой торговый порт Галаты — порт «франков», то есть европейских купцов-христиан. Продолжением ему служит, чуть ближе к устью, внушительный морской арсенал Касим-паши. За ним вдоль по берегу выстроилось несколько деревень. Золотой Рог с обеих сторон сходится к реке со спокойным течением. Ее берега покрыты заливными лугами в окаймлении прелестных рощиц. Это любимое стамбульцами место прогулок и развлечений. Один из султанов велел построить там изящный по очертаниям особняк с садом, который стал излюбленным местом встречи хорошего общества: то были знаменитые по всей Европе целебные воды (буквально: «сладкие воды»), вошедшие в моду в XIX веке.

К северу от Золотого Рога простирается второй город — Галата. Галата «разумно велика и довольно красива… Она окружена древней крепостной стеной и населена в большей ее части греками, которым принадлежат почти все гостиницы, таверны, постоялые дворы. Именно здесь обычно останавливаются „франки“, то есть европейские христиане». {33} 33 Le Bruyn . Р. 171. Начиная с XIII века Галата известна как поселение генуэзцев, а потому до турецкого завоевания она жила практически независимо от Константинополя. Мехмет Завоеватель в 1453 году поставил ее под османское управление, возобновив, однако же, привилегии, дарованные генуэзцам еще в эпоху Византии. Она сохраняла свою репутацию «города неверных», и турки в ней селились лишь в очень малом числе. Зато там во множестве «греки, армяне и евреи, их церкви и синагоги» {34} 34 Pétis de la Croix . Journal. Т. 1. P. 170. . В то же время Галата — город приезжих «франкских» купцов, то есть французов, англичан, голландцев, венецианцев, генуэзцев и прочих; к ее пристани причаливают европейские торговые суда. В целом она ориентирована на морскую торговлю и приемлет все соответствующие этому факту последствия: это не только работа порта, не только торговля, но также и такие профессии и заведения, как ремонтные мастерские, мастерские по конопачению корпусов судов, по изготовлению снастей и парусов, провиантские склады и, конечно, таверны, куда приходят отдохнуть и развлечься матросы, ремесленники и другие жители Галаты. По свидетельству Эвлийи Челеби, который, как кажется, знал эти места досконально, «на самом берегу моря стоят, тесно прижавшись друг к другу, около двухсот публичных домов и таверн, в каждом из которых от пятисот до шестисот негодяев проводят свое время в удовольствиях и вместе с музыкантами и певцами устраивают такой шум, какой не описать ни на одном из языков…» {35} 35 Evliya Çelebi . P. 432. . Свои наблюдения он резюмирует следующей поразительно точной формулой: «Сказать „Галата“ — это все равно, что сказать „таверны“. И да простит нас Аллах!» {36} 36 Ibid. P. 663.