Выпивала ли Мария вместе с придворными — возможно, это объясняет ее частые приступы плохого самочувствия — никому не известно. Другая песня, полная грусти неразделенной любви, звучит как неожиданное прорицание грядущих несчастий Марии:
Ради тебя я прошел сто тысяч шагов
И совершил много безумств,
Жил без законов и правил.
Теперь же я полон грусти.
Увы! Что станется со мной?
Ничего не осталось, кроме горя,
Тысяча скорбей за одну-единственную радость!
В то время, однако, Мария была счастливейшей женщиной Европы. Все естественные желания шестнадцатилетней девушки немедленно исполнялись. Она была избалованна и не знала ни в чем отказа, но в то же самое время ею цинично манипулировали.
Трокмортон сообщал: «Всё здесь делается через шотландскую королеву; она всё на себя берет». По словам французского историка Рене де Булье, «слабая душевная организация короля могла иметь только одну страсть, объектом которой была его прекрасная и грациозная супруга». Мария Стюарт, в свою очередь, — из уважения, восхищения и основываясь на прошлом опыте — была готова употребить все свои чары ради укрепления спасительного, хотя порой и опасного влияния своих дядей. Следуя их наставлениям, Франциск II приказал Монморанси покинуть двор, а его покои занял кардинал Лотарингский, в то время как герцог де Гиз въехал в комнаты, раньше принадлежавшие Диане де Пуатье.
Тело Генриха II забальзамировали и после погребальной мессы в Нотр-Дам похоронили в соборе Сен-Дени. Последним официальным действием Монморанси в качестве коннетабля Франции был ритуал, во время которого он бросил в могилу свой жезл и воскликнул: «Король умер!» — затем, после троекратного чтения молитвы «Отче наш», поднял жезл и возгласил: «Да здравствует король!»
Так начался период, прозванный острословами того времени царствованием трех королей: Франциска II Валуа, Франсуа де Гиза и Шарля, кардинала Лотарингского. Семья Гизов наконец обрела ту власть, о какой мечтала годами, а сделала это возможным Мария Стюарт. Ее воспитали королевой Франции и старательно приучили к тому, чтобы слушаться советов дядей. Впрочем, Мария научилась у Дианы и тому, что власть Гизов может получить выражение лишь через Франциска II, и была только рада руководить им.
Король теперь стал центром притяжения для врагов Гизов, которых возглавлял брат по-прежнему не определившегося короля Наваррского Луи де Конде. Конде был полной противоположностью брату, полон решимости и искренности; незадолго до того он стал протестантом. Когда Луи де Конде в 1560 году организовал заговор с целью лишить власти братьев Гизов и захватить короля, словарь французских протестантов обогатился новым словом: заговорщики собирались в порту Гюге на западном побережье Франции, и с того времени французские протестанты стали известны как гугеноты.
Противостояние гугенотов, или протестантов, и католиков заполнило всю жизнь Марии. Конфликт начался десятилетиями раньше с растущего недовольства народа Римской церковью. Она стала слишком богатой и контролировала все стороны повседневной жизни: от крещения и брака до смерти и похорон. Она управляла всеми школами и университетами, где обучение, как и богослужение, шло на латыни — языке, которого простые люди не понимали. Подобным же образом и Библия оказывалась недоступной для населения и не была переведена с латыни. Месса была таинством, в котором участвовало только духовенство, а миряне являлись лишь благочестивыми свидетелями, взиравшими на него на расстоянии. Доступ на небеса — после подобающего отрезка времени, проведенного в чистилище, — приобретался тоже только при посредничестве духовенства. Святых, однако, считали полиглотами: им можно было молиться везде и на любых языках.
В XIV веке опустошающая волна «черной смерти» унесла почти треть населения Европы, невзирая на пламенные, хотя в целом и бесполезные молитвы церкви. Конфликт по поводу выборов папы вырос в Великую схизму, когда в Риме и Авиньоне сидели соперничавшие папы, каждый из которых утверждал, что только он один изрекает абсолютную и бесспорную истину; при этом оба они обладали властью, лишь пока были полезны их светским хозяевам. В конце XIV века известный английский богослов Джон Уиклиф отверг многие церковные догмы. Он возглавил группу бедных священников, проповедовавших перед народом и шокировавших окружающих тем, что использовали английский перевод Библии. В XIX веке историк Томас Карлайль назвал Уиклифа «глубоким стержневым корнем всего дерева». Хотя Уиклифу позволили спокойно умереть, его чешскому последователю Яну Гусу не повезло — он стал первым мучеником реформатов. Более чем через сто лет голландский ученый Дезидерий Эразм, подобно Уиклифу, смог выжить, несмотря на то, что проповедовал по всей Европе гуманистическое христианство; его приветствовал у себя даже строгий католик-консерватор Томас Мор.
Читать дальше